Из письма И.М. Касаткина Максиму Горькому. Москва, 4 февраля 1926 г.:
«Только что похоронили Есенина. Есть и еще прямые кандидаты (…) и душа моя в неизбывной тревоге: а вдруг позвонит телефон, и сообщат, что с Орешиным (он на днях уже вешался), с Александровским или с Клычковым — несчастье (…)
Ох, Алексей Максимович! Воистину талантлив русский человек. Вы это сами знаете. Но если б Вы видели, как тяжко живут братья писатели! Соболь трижды травился. Гладкова мы отправили в Севастополь на лечение — издергался до трясу. Орешина теперь подкарауливаем, чтоб увести в психиатрическое отделение. Прошлый год удавился даровитый мальчик — поэт Кузнецов. Пьет тяжкую и хандрит Вольнов. А смерть Есенина меня прямо сразила с ног (…) до сей поры не могу опомниться!
И все это близкие, дорогие, милые!.. Огромная потеря.
Полагаю, в истории литературы нашей еще не было столь тяжкой атмосферы в жизни писательской».
Не могли остаться незамеченными и смерти тех, кто сопровождал гроб с телом Есенина: 9 февраля 1926 года умерла Лариса Рейснер, 5 марта — Дмитрий Фурманов, 7 июня застрелился на Тверском бульваре поэт Андрей Соболь.
Г. Колобов в письме С. Толстой-Есениной пишет 15 июня:
«Плохая история с Соболем. Нехорошо, скверно. Вероятно, Сережа дал толчок, и начал клубок разматываться. Говорят, что плохо с Орешиным. Москва бурлит, кипит, словно котел».
На грани катастрофы находился Петр Орешин. Его жена сообщает С. Толстой-Есениной:
20 июля 1926 г. после выступления на объединенном пленуме скоропостижно скончался от разрыва сердца Ф.Э. Дзержинский. Главный чекист, железный Феликс, к этому времени уже отстраненный от своей должности, должно быть, оказался недостаточно железным. Его заменил Яков Агранов, палач и инквизитор.