Все это было известно Бениславской со слов Есенина и Кати. Сохранились воспоминания одной из учениц Айседоры, К. Г. Хачатуровой, которая вместе со своей матерью оказалась в тот вечер в балетной школе. «После концерта все собрались за большим, длинным столом в комнате Изадо, — вспоминала она. — И вдруг открылась дверь красного дерева и вошел Есенин, ведя за руку девушку. Не раздеваясь, они сели за стол, и Есенин сказал: «Спой, Катя, как наша мать пела, когда телят в поле выгоняла», и Катя запела тоненькимтоненьким голоском. Изадора встала и вышла из комнаты. Есенин сказал: «Не понравилось хозяйке, ушла». Мама тоже встала из-за стола и вышла, чтобы навестить меня в дортуаре, где мы спали, и увидела, как Изадора ходит по длинному коридору, держа руки у висков и повторяя: «Майн гот! Майн гот! Боже мой! Боже мой!». А Есенин стал прощаться со всеми гостями, обойдя три раза вокруг стола. С каждым попрощался за руку. Потом взял свою статуэтку работы Коненкова и ушел. Больше они с Дункан не виделись…».
Николай Клюев решил этим воспользоваться. Он стал навещать Дункан, а порой и оставался там на ночь. Айседора его щедро угощала, уделяла ему внимание. Возвращаясь от нее, он не переставал хвалить ее, как бы упрекая тем самым Галю и Аню, что они не могут так хорошо жить.
Сергей Есенин заказал для своего друга шевровые сапоги, которые сшили через неделю. Но Клюев понял, что у Есенина нет денег, поесть и попить вдоволь на его квартире не было возможности. Он окончательно перебрался на Пречистенку к Дункан. Танцовщица подарила ему фотооткрытку со своим изображением, на которой написала: «Клюеву от Айседоры». Обрадованный Клюев отправил подарок в родную Вытегру Н. И. Архипову, своему доверенному лицу, написав на обратной стороне открытки: «Это Дункан. Я ей нравлюсь и гощу к нее по-царски».
На квартиру к Бениславской он больше не приходил.
Вскоре ему прислали гонорар за изданную в Петрограде книжку «Ленин», и он, не попрощавшись с любимым «Сереженькой» и его подругами, а также не поблагодарив за подаренные сапоги, уехал в Северную столицу.
С тех пор С. Есенин о Клюеве разговоров не вел, переписка между ними прекратилась.
Все препятствия в отношениях Есенина с Дункан были устранены. Бениславская стала решать практические вопросы совместного проживания с Есениным. Она мечтала создать домашний уют, окунуться в семейное счастье. У нее был узок круг близких друзей, почти были утрачены былые родственные связи.
Из своих родственников у нее осталась в Петрограде тетя, Нина Поликарповна Зубова, но с ней в последние годы были прохладные отношения.
Встречались крайне редко. Нина Поликарповна была уверена, что Галина специально не хочет с ней встречаться, потому что запуталась в своей личной жизни, которую старалась преподнести родной тете как благополучную. Со слов своей знакомой, которая посетила квартиру Бениславской, но застала там только Есенина и его сестру Екатерину, Нина Поликарповна еще больше убедилась в неверном избранном пути своей племянницы. «Ездила в Москву моя знакомая и повезла тебе подушечку — и там было тоже все ложь, — писала она Бениславской. — Там была какая-то Катя Есенина, по-видимому, родственница известного пьяницы, и этот последний тоже был в комнате твоей. Фу, какое омерзенье, что у тебя бывают люди из купеческой среды, пьяницы. Теперь я понимаю, почему ты сказала мне, что теперь пьяных ты не боишься. Можно дойти до большого падения, не бояться еще большей мерзости — пьянство отвратительно, и в тебе был сильный инстинкт природной чистоты — тебе был омерзителен пьяный человек». Н. П. Зубова упрекала свою племянницу: «По-видимому, нет никакой надобности сообщать даже тебе все это, ибо ты не только не собираешься приезжать, но даже не пишешь. А первое слово, которое ты мне сказала, когда я приехала, это было: «А я собиралась ехать к тебе». Первое слово была ложь. Спасибо тебе за это!»
Нина Поликарповна всегда считала Есенина пьяницей и хулиганом. В этом она еще больше убедилась, когда побывала на его поэтическом концерте 14 апреля 1924 г. в Ленинграде. «Кстати за 25 копеек кто-то мне предложил пойти послушать пьяного стихотворца, — с ехидцей писала она в Москву племяннице. — Я пошла и услыхала, как пьяный человек плевался во всех, ругал Ахматову, Тургенева, хвастал своими победами над женщинами (мол, легкость побед мне не доставляет удовольствия) и, конечно, осуждал хороших женщин. Пьяница кого-нибудь еще осуждает!».
Галине неприятно было читать совет Нины Поликарповны: «Всему этому название — мерзость. Гони их от себя, а то ты постепенно черт знает к чему привыкнешь. Помни, что ты неизмеримо выше их. Неужели нельзя жить просто и нормально. В Советской стране так много применения для твоих сил и молодости». Но Бениславская определила свой жизненный путь и менять его не хотела.