Неизвестный Есенин

В первой редакции воспоминаний М.Д. Ройзман писал, что в тот день, когда случилось это несчастье, Есенин участвовал в очередном совещании имажинистов «и по обыкновению первым поставил свою характерную подпись»: «Успел только позвонить Анне Абрамовне, сказал, что скоро приедет. Взял извозчика (…), а дальше знаем, что поздно вечером оказался в Шереметьевской больнице».

В архиве КГБ хранится следственное дело Эмиля Кроткого. Он был арестован одновременно с блистательно начинавшими Н. Эрдманом и Вл. Массом в 1933 году. В следственном деле — воспоминания о Сергее Есенине, фрагменты задуманной книги. Вот что писал Эмиль Кроткий о Есенине:

«Пьяный провалился в застекленный люк перед обувным магазином, жестоко порезал руку. Выйдя из больницы, показывал багровый рубец:

— Вот ведь какая рука! Руку отрезать хотели. Не позволил. Теперь не действует.

И жалостливо смотрит на свою якобы недействующую руку. А лицо — как у ребенка, который хочет, чтоб поцеловали ушибленное место. А через минуту — задорно:

— Рука-то ведь эта действует! В «Стойле» на меня вчера трое навалились, — так я их…

И это не совсем точно. Дрался-то он действительно с тремя, но, рассказывали, отнюдь не победоносно».

В воспоминаниях Эмиля Кроткого есть неувязка: «Вчера на меня трое навалились». А прежде сказал: «Выйдя из больницы, показывал багровый рубец».

Трех лет ссылки в Сибирь хватило Эмилю Кроткому на всю оставшуюся жизнь. Сравнивая его старт и финиш, приходится с горечью признать: Эммануил Яковлевич Герман уцелел, но сатирик Эмиль Кроткий навсегда превратился в юмориста. Впрочем, под жестоким давлением власти и более стойкие его современники претерпевали ту же метаморфозу — ярко начав, к концу жизни тускнели. Платили талантом за право жить.

Только в 1991 году стало достоверно известно, что же случилось с Есениным в тот злополучный вечер 13 февраля 1924 года.

В больнице Есенин находился до конца марта. Навеп],авшим его давал ясно понять, что его пытались убить в «Стойле Пегаса», что были при этом обище знакомые, были свидетели. Почему же никто никогда не сказал правды? На что рассчитывали нападавшие? Что назавтра в газетах появится заметка о том, что вчера, в пьяной кабацкой драке?.. И все читатели и почитатели есенинского таланта только вздохнут? Приблизительно так ведь сказал Д. Бедный после гибели Есенина:

— Этого следовало ожидать! Какой талант, и как разменял себя Есенин! И какая глупая кончина. И все потому, что нянчились с ним, все спускали ему с рук!

Нет, не в пьяной драке, его подстерегли трезвого. Этот замысел разгадал Есенин, потому и сказал о нем в самом задушевном своем стихотворении:

И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.

Посетившими его в больнице девушкам, Софье Виноградской и Яне Козловской, Есенин читал свои новые стихи:

Как тогда я отважный и гордый
Только новью мой брызжет шаг…
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.
И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего, я споткнулся о камень.
Это к завтраму все заживет».

«Он не стихи читал, он рассказывал жуткую правду своей жизни, он кричал о своих муках», — напишет потом С. Виноградская («Как жил Есенин»).

Наталья Сидорина записала со слов вдовы Ивана Приблудного имя одного из тех троих, что покушались на Есенина: Марцелл Рабинович, сотрудник ЧК ОГПУ; он тоже числился в есенинских приятелях. Именно Марцелл Рабинович вслед за Мариенгофом два месяца назад на «товарищеском суде» впервые указал на болезненное состояние Есенина: