Неизвестный Фридрих Великий

Фридрих получил отличный повод унизить Вольтера: королевский камергер нарушает королевский приказ да еще судится с евреем – куда уж дальше! (Впрочем, нелестный для Вольтера отзыв об этой истории дал и Лессинг, которому тогда было двадцать два года: его, голодного студента, Вольтер нанял для перевода на немецкий язык требуемых для суда бумаг.) Напрасно Вольтер пытался представить дело так, что будто бы лишь теперь узнал от берлинского бургомистра о запрете покупать саксонские податные документы, – король не дал провести себя.

Фридрих стал холоден и резок со своим камергером; после окончания рождественского карнавала он уехал в Потсдам, впервые не взяв с собой Вольтера, который заканчивал процесс. Рождество было для поэта необычайно грустным. «Я пишу тебе у печки, с тяжелой головой и больным сердцем, – делился он с госпожой Дени своими горестями. – Смотрю в окно на Шпрее, она впадает в Эльбу, а Эльба – в море. Море принимает и Сену, а наш дом в Париже близко от Сены. Я спрашиваю себя, почему я в этом замке, в этой комнате, а не у нашего камина?»

Через четыре дня в своем насквозь промерзшем жилище он получил письмо от Фридриха: «Вы можете вернуться в Потсдам. Я рад, что это неприятное дело кончено, и надеюсь, что у Вас не будет больше неприятностей ни с Ветхим, ни с Новым Заветом. Дела такого рода обесчещивают. Ни самыми выдающимися дарованиями, ни своим светлым умом Вы не сможете смыть пятна, которые угрожают навсегда запачкать Вашу репутацию».

Побитого пса пускали в дом»[76].

Пушкин подвел итог: «Что из этого заключить? что гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества; что настоящее место писателя есть его ученый кабинет и что, наконец, независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы».

2

Фридрих II очень скоро осознал, что глубоко ошибся в том, кого раньше считал величайшим философом, и постепенно стал утрачивать к нему интерес как к личности. Ему только и оставалось, что сказать: «Как жаль, что такая жалкая душонка досталась такому острому уму». Так что Вольтер после разрыва с Фридрихом II – это разочарованный человек, считающий себя обиженным и желающий отомстить своему обидчику. Возьмем, например, его ироническое отношение к стихам Фридриха. Чем являлись стихи для короля, можно понять из его письма к принцессе Амалии: «Часто мне хотелось напиться, чтоб забыть свои горести, но я не способен пьянствовать, поэтому ничто так не успокаивает меня, как сочинение стихов. Пока я охвачен стихотворной горячкой, несчастья для меня не существуют».

Вот что сначала Вольтер писал о литературных произведениях короля: «Я работал каждый день два часа с Его Величеством, я исправлял все его работы… все поправки объяснял ему письменно, и эти письма составили ему руководство к риторике и поэтике для его личного употребления. Он воспользовался моими замечаниями, но его гениальный ум помогал ему гораздо более, чем мои уроки»[77]. После размолвки он вдруг заявил, что всегда считал их однозначно второсортными. А вот великий русский поэт Гавриил Романович Державин (1743–1816), почитав экземпляр книги „Vermischte Gedichte, Berlin, 1760”, – перевода стихотворений короля, изданных им в том же году под заглавием: „Po'esies diverses du philosophe de Sans-Souci” (то есть «Беспечный философ из Сан-Суси»), впечатлился настолько, что создал на их основе свои знаменитые «Оды, переведенные и сочиненные при горе Читалагае», или «Читалагайские оды», причем первые четыре, в прозе, переведены из Фридриха II и лишь остальные – это оригинальные стихотворения. Напомню, что Державина считают предтечей великого Пушкина, человеком, который заметил и благословил молодого гения.