Неизвестный геноцид: Преступления украинских националистов на юго-восточном пограничье Польши 1939-1946

В свою очередь, в австрийской Галиции они принадлежали к грекокатолической церкви. Они жили под властью царского самодержавия и австрийской демократии. Венгерские русины были униатами, т. е. греко-католиками, не имели никаких политических свобод и подвергались мадьяризации. Теперь они считаются отдельным народом и называют себя карпато-русинами, а не украинцами[257]. Эти три различные политические и две религиозные культуры привели к тому, что в начале XX в. начали создаваться две, а позднее три отдельные нации: российские малороссы постепенно становились украинцами с другой политической и религиозной традицией. Галицийские русины, жившие в условиях австрийско-польской демократии, становились галичанами-украинцами, а русины Подкарпатской Руси — карпато-русинами. В стороне от основных изменений находились лемки и русофилы, напуганные общественным и политическим радикализмом галичан. В межвоенный период эти различия усугубились, главным образом в результате развития украинского интегрального национализма, опиравшегося на национальную и социальную ненависть и пропагандировавшегося ОУН бандеризма, т. е. галичанского нацизма.

Для того чтобы преодолеть национальные комплексы по отношению к историческим народам: русским, полякам или венграм, украинцы начали все ярче демонстрировать их отличия на так называемых «материнских украинских землях»[258]. Со временем эта демонстрация переродилась в националистический[259] миф «оккупанта»[260], присутствующий до сего дня в украинской националистической историографии, невзирая на действующие международные трактаты и историческую правду. Для того чтобы излечиться от комплексов «нации, которая появилась неожиданно»[261], как пишет Эндрю Вильсон, украинские историки, независимо от своей политической ориентации, начали создавать весьма специфическую историю украинского государства и народа. Они относили его возникновение к библейским временам, усматривая в сыновья Яфета или внуках Ноя первых жителей Киева[262]. Позднейшие арии и скифы были, по мнению Юрия Канигина и Зеновия Ткачука, «хлiборобами», т. е. украинскими крестьянами[263]. Согласно украинским историкам, это праукраинцы создали Трипольскую культуру (4000–2700 лет до н. э.) и «украинскую цивилизацию», представители которой первыми в мире одомашнили лошадь, изобрели колесо и телегу, научились добывать медь и создали первую письменность. По версии украинской историографии, эту письменность приняли от «древних украинцев» греки и римляне. Это украинцы создали шумерскую культуру, а предки Христа происходили из Галиции[264]. Некоторые украинские историки даже утверждают, что вождь гуннов Аттила и был тем легендарным Кием, который основал город Киев[265].

Принимая во внимание столь крайнюю мифологизацию генезиса украинского народа, а также форм его государства, существовавших и не существовавших, мы должны поставить вопрос: где находятся истоки тех комплексов по отношению к иным народам или истоки столь явного приукрашивания выдуманной истории украинского народа? Мы должны констатировать, что истоки эти лежат в XIX в., когда, на волне помощи галичанам, создававшим нацию в оппозиции к полякам и русским, а также к старорусскому пророссийски ориентированному движению, польские консерваторы, управлявшие Галицией, перевели в 1894 году из Киева в польский Львовский университет им. Франца-Иосифа молодого украинского историка Михайло Грушевского[266]. Этот 28-летний магистр, по политическим мотивам назначенный профессором, развернул интенсивную научную работу, издав среди прочего монументальный труд «История Украины-Руси» [«Iсторiя Украiни-Русi»], написанный без подробных архивных и археологических исследований. Грушевский был личностью чрезвычайно яркой и противоречивой, отличавшейся националистическими, антипольскими и антирусскими взглядами. Они стали результатом работы со студентами-галичанами, которые заразили его бациллой национализма[267]. С тех пор началось псевдонаучное приукрашивание и мифологизация истории Руси-Украины. Украинские историки начали представлять княжество Литовское эпохи Ягеллонов как форму украинской государственности, впрочем, традиционно соглашаясь с пониманием Грушевского. Вячеслав Липиньский, украинский монархист польского происхождения подвергал сомнению сущность и политические последствия польско-литовской Люблинской унии 1569 года, когда в состав Короны[268]были включены земли позднейших воеводств: Киевского, Брацлавского, Волынского и Подлясского (причем, по предложению местных бояр), а также значение Переяславского соглашения 1654 года, отдававшего Левобережную Украину под власть московского царя. Как писал А. Земба: «Когда события перестают быть реальными фактами и становятся для историка легендами, такими как «люблинская легенда» или «переяславская легенда» в понимании Липиньского, под его пером буйным цветом расцветает сказочная история»[269].