Иногда фюрера фотографировали таким. По понятным причинам, – редко. И – тайком. Во сне Гитлер мог и не соответствовать своей роли, а роль он играл всегда.
Даже в «костюмерной» этого великого артиста все было продумано до мелочей. Гитлер считал, что для народа фюрер должен казаться вечным, как золотая маска фараона. Поэтому он держал десять пар абсолютно одинаковых ботинок – неизменность должна была проявляться даже в этом.
Конечно, и народ хотел видеть фюрера особенным. На публике, перед кинокамерами он появлялся героем. Но… при первой же возможности, особенно во время пребывания в своей горной резиденции Бергхоф, повторял венский стереотип. Подолгу спал и выходил из комнаты в два часа дня. Первым делом читал газеты (а уже после получал реальную информацию). Завтракал. Надевал фуражку с увеличенным козырьком – его глаза не терпели яркого света – и совершал получасовую прогулку по одному и тому же маршруту. Он всегда шел на шаг впереди гостя. Засунув руки в карманы и насвистывая мотивчик из «Веселой вдовы» (в течение жизни он смотрел эту оперетту не менее ста раз), любовался романтическими видами окрестных гор. Вместе с пригоршней таблеток съедал на обед овощной супчик и грибы. Запивал минералкой или травяным отваром. Потом смотрел два игровых фильма. Любил комедии. Смеялся редко, судорожно, какими-то квохчущими звуками.
Поздно вечером, если его не беспокоили желудочные спазмы, долго и скучно разглагольствовал у камина. Перебивать его было нельзя. Постепенно круг секретарш, адъютантов и шоферов все с большим трудом изображал пристальное внимание. Особенно, когда время переваливало за полночь и фюрер в очередной раз начинал жаловаться на слабое здоровье, на то, что жить ему осталось недолго и что он не успеет осуществить свои грандиозные планы…
Что за сила вдруг взрывалась в нем? Что вообще служило для него мотивацией поступков? Гитлера вдохновлял вагнерианский миф. Гибель живых людей гораздо менее трогала его, нежели очередное уничтожение «Валгаллы» на сцене оперного театра. Тяга к смерти, «объясненная» Шопенгауэром, влекла вождя, но он научился «откупаться» от демона самоубийства миллионами жертв. Ницшеанские мечты о «белокурой бестии» и науко-образные идеи Дарвина побуждали искусственно продолжить и эволюцию, и борьбу видов. Создать эсэсовского уберменша. Отправить унтерменшей в расход. Умозрительные фантазии геополитиков заставляли твердить о расширении жизненного пространства нации. Романтизированная история Тевтонского ордена определяла вектор агрессии – Восток… Впору суммировать это и многое другое. В него, как в избранного, как в самого чувствительного медиума, вселился дух западноевропейской культуры. Да, он, именно он, как никто другой, был одержим ею и стал ее конечным, самым выдающимся результатом.