Неизвестный Гитлер

Менее известно о театрализованных праздниках, которые проводились под руководством мюнхенского гауляйтера Вебера. Эти карнавалы назывались «Ночи амазонок». Кинохроника донесла до нас удивительные сцены. Экзотические танцы различных эпох и стран. Причудливые подиумы, которые несут на плечах юные атлеты; на этих подиумах в скульптурных позах застыли девушки. Несутся дорогие кареты. Салюты отражаются в зеркальной глади пруда. Наконец, верхом на конях, перед удивленным зрителем скачут десятки обнаженных девиц. Без штанов, но в шлемах. И с копьями в руках. Лошадей тщательно отбирали по экстерьеру, а наездниц — по расовым признакам. Кого-то эти «амазонки» странным образом напоминают… Точно — лукавых обольстительниц из замка Клингзора в «Парсифале». Конечно, современный видиот, привыкший к телевизионному раздеванию, не увидит в этих кадрах ничего особенного. А добропорядочного немца тридцатых годов зрелище поражало!

Но самая грандиозная режиссура была развернута над маршевым полем «Цеппелин» в Нюрнберге. Вот вспыхнули 150 мощных прожекторов ПВО. Лучи вертикально направлены в ночное небо. Постепенно они начинают сходиться в одной точке. Получается огромный световой купол. За этим зрелищем, как зачарованные, наблюдают не менее ста сорока тысяч человек. А в небе, попав в фокус прожекторов, ослепленные, гибнут птицы. Световые стены этого неоязыческого храма как бы защищали от тьмы и зла. Питаемая электричеством иллюзия надежности и мощи была удивительно сильной.

О спасении искусством тогда говорили много. Оно якобы способно примирить классы, объединить народ. И прийти к власти должна была личность «цезаристско-артистического склада». Подобная Гитлеру. «Политика, — требовал он, — должна стать грандиозным зрелищем, государство — произведением искусства, а человек искусства должен занять место государственного деятеля». Гесс и Гиммлер были отвергнуты Гитлером в качестве его возможного преемника, «как люди, которым недоступно наслаждение искусством». Зато на эту роль мог претендовать архитектор Шпеер, не в последнюю очередь потому, что он был «артистом» и даже «гением».

«Примечательно в этой связи, что в национал-социалистической верхушке была непропорционально высока доля людей, не сумевших стать людьми искусства, потерпевших крушение в творчестве. Сюда кроме самого Гитлера можно отнести Дитриха Эккарта; Геббельс безуспешно пытался писать романы, Розенберг начинал как архитектор, фон Ширах и Ганс Франк пописывали когда-то стихи, а Функ был музыкантом».

Сам Гитлер подавал пример вождя-эстета. Рассматривая новый вид вооружений, он, например, мог похвалить «элегантность ствола»…

Гитлер и Гаха

Режиссерская рука чувствовалась и за кулисами. Важные сцены, как, например, решающий разговор с президентом Чехословакии Гахой были тщательно продуманы.

Престарелый и болезненный Гаха после утомительного путешествия через бесконечные коридоры и залы новой Имперской канцелярии оказался, наконец, в приемной Гитлера. Было уже за полночь, но его заставили ждать. Фюрер почему-то не принимал… Он досматривал очередную геббельсовскую кинокомедию «Безнадежный случай».

Наконец подавленного старика ввели в огромный кабинет. Случай был для него действительно безнадежным. Мрачный Гитлер ждал перед письменным столом в полумраке, подсвеченном лишь несколькими бронзовыми торшерами. Рядом стоял помпезный Геринг с маршальским жезлом в руке. В тени виднелась уже апробированная по части запугивания фигура Кейтеля. Даже его монокль поблескивал как-то зловеще. Ночной спектакль был пугающ. Геринг и Риббентроп начали буквально подталкивать чехословацких представителей к столу, всовывать им ручки и постоянно повторять, что, если они не подпишут необходимые бумаги, через два часа половина Праги будет лежать в руинах. Гаха потерял сознание. Сдало сердце. Получив инъекцию от доктора Морреля, он безропотно подписал все. А ведь армия Чехословакии была по численности и по вооружениям не слабее германской.[19]

Спектакль опять победил реальность. Через некоторое время вермахт маршировал в центре Праги у подножия памятника Карлу IV.

После войны, Манфред фон Шредер, офицер из свиты Гитлера, вспоминал: «Когда договор был подписан, Гитлер вбежал в свою приемную и воскликнул: «Дети! Сегодня я стал величайшим немцем в истории Германии!» Потом был устроен победный вечер с шампанским. Забросив ноги на ручку кресла, Гитлер пил минеральную воду и диктовал адъютантам послания к чехословацкому народу и германской армии. Я смотрел на него и думал: вот такие бывают гении!»

Да, все это было зловещим театром. После одного из удачных внешнеполитических трюков Гитлер назвал себя «величайшим актером Европы».

Магия театра сочеталась с магией кино. Гитлер высоко ценил документальные фильмы Лени Рифеншталь. Без назойливого пропагандистского текста они создавали нужный образ. Самые эффектные кадры создавались из огней ночных празднеств. Подсвеченный прожекторами, дым костров был очень эффектен… Дыму действительно напускалось много.