Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

– Я готов сотрудничать с вами…

– Да?

– Да.

Владимиров чуть улыбается, снова листает материалы и спрашивает:

– Значит, как я могу понять из ваших показаний, в парижском эмигрантском центре барона Унгерна считают наиболее перспективной фигурой?

– Да.

– План его выступления распадается на две фазы: первая – поднять монголов против гаминов, прогнать их, а после – рывок на Москву? Не так ли?

– Вы правильно меня поняли.

– Вы посланы координационным парижским центром для того, чтобы на месте, в Монголии, скорректировать планы совместных выступлений всех белых сил против нас – на Востоке и на Западе?

– Да.

– Хорошо… Можете идти…

Сомов медленно поднимается с табурета, стоящего посредине комнаты.

– Одну минуту, – останавливает его Владимиров. – Опишите мне, пожалуйста, вашего парижского шефа, генерала Балакирева.

– Старик. Брит наголо, с большой седой бородой. Очень высок… очень худ…

– Когда он должен выехать к Унгерну?

– Через две недели.

– За две недели вы надеялись ознакомиться со всеми планами Унгерна?

– Да. Дней за десять.

– Так же, как вы, – через нас?

– Нет. Через Японию…

– Ясно… Пожалуйста, распишитесь на этом листке.

– Нужен мой почерк? – спрашивает Сомов, медленно отходя к двери. Владимиров кивает.

– И последнее – назовите мне пароли и явки в Харбине. Кто вас должен переправить оттуда к Унгерну.

Сомов оборачивается и напряженно, сосредоточенно всматривается в лицо Владимирова:

– Вы погибнете там. Я не пылинка, меня знают многие…

– Ваши знакомые – тема особого разговора. Итак, пароль.

– В русское консульство я должен явиться к генералу Бакичу…

МОНГОЛЬСКАЯ ЮРТА. Два гамина гонялись за девушкой. Молоденький высокий офицер стоял возле порога, придерживая старуху, которая плакала, рвалась и кричала:

– Дарима! Дарима!

Яростно отбивалась Дарима от гаминов, но они повалили ее, связали руки веревкой и вывели из юрты.

Когда они проводили ее мимо офицера, тот погладил ее по щеке и сказал:

– Девочка, ты так прелестна. Зачем кричишь ты? Тебя ждет счастье подле меня, а не горе.

Офицер вышел вслед за девушкой из юрты, а старуха ползала за ним на коленях, хватала его за сапоги и причитала:

– Отпустите Дариму, отпустите Дариму!

Офицер шел мимо десятков монголов, которые стояли на коленях на поляне, а гамины выгоняли скот – баранов, коней, коров. Два солдата затолкали Дариму в машину – старенький открытый «линкольн», – она крикнула людям, стоящим на коленях:

– Скажите Мунго, скорее скажите Мунго!

Офицер сел подле девушки, гамины – один за руль, другой на первое сиденье, и машина умчалась. А люди продолжали стоять на коленях, потому что пять кавалеристов пересчитывали скот, который потом они погнали следом за автомобилем.

ЖЕЛТАЯ, СОЛНЕЧНАЯ МОНГОЛЬСКАЯ СТЕПЬ. На многие километры растянулась армия Унгерна: пешие, конница, автомобили, артиллерия, обозы. Головной отряд состоял из шести всадников. Это барон Унгерн, его заместитель – бурят Ванданов и личная охрана.

– Где монастырь? – спросил барон одного из охранников.

Охранник оглядел небо и, прищурившись, кивнул головой на восток:

– Там.

Унгерн пустил коня. Свита – следом.

Монастырь старика настоятеля Дамба Доржи – маленький: всего двенадцать юрт.

В самой большой юрте старик молился. Он строго смотрел на изображение.

В юрту, осторожно ступая, зашли Унгерн и Ванданов. Охранники стали у входа, а старик продолжал молитву:

– Бог, помоги, спаси из тюрьмы твоего сына, императора нашего Богдо Гэгэна.

Загремела снова музыка, заухали барабаны, простонали флейты.

– Бог, вырви из темницы Хатан Батора Максаржава.

Снова загремела музыка, и снова заухали барабаны. Унгерн обернулся к Ванданову и тихо спросил:

– Кто такой Хатан Батор?

– Это военный министр монголов.

Старик-настоятель услыхал шепот у себя за спиной, обернулся и увидел высокого, молодого еще, рыжего, вислоусого, поджарого человека в монгольском халате, подпоясанного красным кушаком, с генеральскими русскими погонами и с крестом Владимира на остром кадыке.

– Что тебе? – спросил старик.

– Отец, я хочу принять твою веру, – сказал Унгерн, – я хочу принять желтую веру Будды.

– Приняв новую веру, ты предаешь старую.

– Старой больше нет. Ее продали большевикам евреи и банкиры.

– Ты говоришь слова, не понятные мне. Кто ты?

– Я Унгерн.

– Тот Унгерн, который хочет освободить нас от гаминов?

– Да, отец. Я ничего не хочу, кроме одного: прогнать гаминов, спасти императора, поставить границу на юге и севере…

– Какой ты примешь обет? Первый обет для начинающих лам – гынин. Ты должен не красть, не пить, не лгать, любить старцев, не убивать.

– Я должен убить и старца, если он враг мне. Мне и монголам.

– Приняв обет, ты волен его нарушить, а после обратить молитвы к Будде, и он простит тебя, если ты был прав в своем гневе.

– Тогда я приму самый трудный обет.

– Ты примешь обет «второго гициля»: не иметь женщину, всем говорить правду, воздерживаться от роскоши, спать три часа и есть один раз в день. Готов ли ты к этому?

– Готов.

– За что ты любишь нас, Унгерн?

– За то, что вы чтите бога и скорбите о вожде, который попран.

Старик улыбнулся какой-то непонятной, быстрой улыбкой и, хлопнув в ладоши, сказал:

– Придите все!