Неизвестный Кафка

146. На проселочной дороге меня остановил какой-то крестьянин и попросил пойти с ним к нему домой; может быть, я смогу ему помочь: у него ссора с женой, и это отравляет ему жизнь. Кроме того, у него неудачные, глупые дети, которые только бессмысленно толкутся вокруг или безобразничают. Я сказал, что готов пойти с ним, но что это все же очень большой вопрос, смогу ли я, посторонний человек, ему помочь; детей я, пожалуй, еще мог бы как-то наставить, но против женщины, скорей всего, буду бессилен, так как причина сварливости жены обычно кроется в характере мужа, а поскольку он ссор не желает, то, наверное, уже старался себя переделать, однако ему это не удалось, как же тогда это удастся мне? В лучшем случае я смогу только отвести задор женщины на себя. Я говорил это больше самому себе, чем ему, но затем прямо спросил, сколько он мне заплатит за мои труды. Он сказал, что тут мы легко столкуемся: если у меня что-то получится, то я смогу унести с собой все, что захочу. Тут я остановился и сказал, что таких общих обещаний мне не достаточно, нужно точно уговориться, чтб я буду получать в месяц. Он удивился, что я требую помесячной оплаты. А я удивился его удивлению. Или он полагает, что я за пару часов смогу поправить то, что двое людей натворили за целую жизнь? и полагает, что через эти пару часов я приму в уплату мешочек гороха, благодарно поцелую ему руку, завернусь в свои лохмотья и побреду дальше по этому промерзшему проселку? Нет! Крестьянин, наклонив голову, молча, но напряженно слушал. Напротив, говорил я, мне придется долго оставаться у него, для того чтобы вначале все изучить и буквально выискать способы поправить положение; после этого мне придется еще дольше оставаться, для того чтобы действительно навести порядок, а после этого я буду уже усталым и старым и вообще должен буду не уходить куда-то, а отдыхать и принимать от них всех благодарности.

— Это никак невозможно, — сказал крестьянин, — это ты хочешь в моем доме зацепиться, а под конец еще и меня выжить. Это я тогда добавлю к моему худому счастью еще худшее.

— Разумеется, без взаимного доверия мы не сможем объединиться, — сказал я, — но разве я тебе не доверяю? Я же не требую от тебя ничего, кроме твоего слова, а это слово тебе ведь ничего не стоит и нарушить. И после того, как я все устрою по твоему желанию, ты ведь сможешь, несмотря на все свои обещания, меня выставить.

Крестьянин взглянул на меня и сказал:

— Да уж ты дашь себя выставить.

— Поступай как знаешь, — сказал я, — думай обо мне как хочешь, но не забывай — я говорю тебе это просто по дружбе, как мужчина мужчине, — что ты, даже если и не возьмешь меня с собой, недолго выдержишь в своем доме. Ну как ты собираешься дальше жить с такой женой и такими детьми? Так что если не решишься взять меня в свой дом, тогда уж лучше сразу откажись и от дома, и от той маеты, которую он тебе еще принесет, и иди со мной, будем бродить вместе, я тебе твое недоверие поминать не буду.

— Я не свободный человек, — сказал крестьянин, — мы с моей женой теперь вот уж больше шестнадцати лет вместе прожили; тяжеленько было, даже не понимаю, как это можно было вынести, но, хоть и так, а не могу я от нее уйти, не попытавшись все сделать, чтобы можно было ее выносить. И вот, как увидел тебя на этой дороге, так и подумал, что теперь можно бы с тобой последнюю большую попытку сделать. Идем, я даю тебе что хочешь. Что ты хочешь?

— Да немного, — сказал я, — я ведь не хочу пользоваться твоей бедой. Ты только должен будешь принять меня слугой на все время. Я всякую работу знаю и очень тебе пригожусь. Но я хочу не так служить, как служат другие, ты не должен мне приказывать, а я должен иметь право делать все по собственному усмотрению: когда — то, когда — это, а когда и — ничего, — как захочу. Попросить меня сделать какую-то работу ты можешь, но не настойчиво, и если заметишь, что я эту работу делать не хочу, должен принимать это спокойно. Денег мне не надо, но одежда, белье и сапоги должны быть в точности такие, какие у меня сейчас, и по мере надобности обновляться; если ты не найдешь таких вещей в деревне, ты должен ехать за ними в город. Но ты этого не бойся, того, что сейчас на мне, хватит еще на год. Обычная еда слуг меня устраивает, только мясо должно быть у меня каждый день.

— Каждый день, — быстро повторил крестьянин так, словно со всеми остальными условиями был согласен.

— Каждый день, — подтвердил я.

— Да у тебя и пасть-то необычная, — сказал он, пытаясь таким образом оправдать мое странное желание; он даже полез пальцами мне в рот, чтобы пощупать зубы. — Вон какие острые, — сказал он, — почти как у собаки.

— Короче, я хочу, чтобы каждый день у меня было мясо, — сказал я. — А пива и водки — столько же, сколько у тебя.

— Но это много, — сказал он, — я должен много пить.

— Тем лучше, — сказал я, — но ты можешь себя ограничить, тогда ограничусь и я. Может быть, кстати, ты так много пьешь только из-за своих домашних неурядиц.