Неизвестный 'квадрат Леваневского'

"Все в порядке. Слышимость Р-1" (что значит - плохая. - Ю. С.). Затем в 17 часов 53 минуты радиостанция мыса Шмидта приняла с самолета следующую радиограмму: "Как вы меня слышите? РЛ (позывной самолета Леваневского. - Ю. С.) Ждите..." Многие летчики, с которыми мне приходилось говорить по поводу этих двух радиограмм, пожимают плечами и считают их недостоверными. Но ведь ни одной радиограммы не публиковалось без тщательнейшей проверки! Все споры можно было бы разрешить просто, если бы сохранился архив штаба перелета. Он принадлежал управлению авиационной промышленности, которое тогда входило в Наркомат тяжелой промышленности. Когда в октябре 1941 года из Москвы эвакуировались государственные и правительственные учреждения, часть архивов была уничтожена, часть - вывезена на восток. С тех пор архив штаба перелета пропал, и все попытки его найти пока безуспешны... Об этом мне рассказал старейший работник авиапромышленности, член штаба перелета Пантелеймон Степанович Анищенков. Последние дни и часы до старта он постоянно был с экипажем.

- Перед полетом, - вспоминает Анищенков, - Сигизмунд Александрович не хотел обедать. Я его еле уговорил. Сидели с ним вдвоем в столовой, он почти ничего не ел. Ну, день был теплый, он сидел без пиджака, в шелковой рубашке... Готовили этот перелет тщательно. Помню такие детали - в самолет погрузили бочонок черной икры, много пушнины. Кроме того, была почта, около двухсот писем, с прекрасными марками - большая ценность для филателистов. Первая часть перелета - к полюсу - шла четко. Причем по прогнозу до полюса они должны были иметь встречный ветер, но за полюсом предполагалось, что ветер изменится на попутный... Прошло более 40 лет, а я помню дословно девятнадцатую радиограмму, и она как гром среди ясного неба поразила нас всех. Перелет должен был проходить на высоте 6000 метров над облачностью. И когда отказал правый крайний мотор, получили эту радиограмму: "Высота 4600, очень тяжело, Леваневский". Эта фраза - "очень тяжело", врезалась в память, и навсегда. Почему-то никто из людей, писавших о перелете, на эту фразу не обратил внимания...

После этого разговора я снова листаю старую подшивку "Комсомольской правды" и нахожу снимок экипажа Леваневского. Внизу подпись: фото И. Шагина. А я не раз работал с кинооператором Игорем Шагиным и знал, что его отец - известный фотокорреспондент и наверняка хранит свой архив. Звоню Игорю. Действительно, его отец снимал отлет экипажа, негативы он хранит, и я могу поговорить с ним самим. Мы договорились с Иваном Михайловичем о встрече, и вот они - фотографии тех дней: экипаж стоит на фоне самолета; Леваневский, докуривая папиросу, внимательно смотрит вверх, в небо, прекрасный снимок, вижу его впервые; Леваневского окружили советские и зарубежные корреспонденты - интервью перед взлетом самолета. Иван Михайлович подтверждает, что несколько фотографий не было опубликовано, и рассказывает:

- Многим летчикам не хватало времени для прессы. А Леваневский назначал время встречи и сам его точно соблюдал. Он был всегда вежлив, корректен, хорошо выглядел, и снимать его было интересно. Сказывался его опыт общения с газетчиками, который он приобрел во время поездок в Европу и Америку. Не капризничал, как некоторые, не мешал нам делать свое дело.

- А что вам больше всего запомнилось тогда?

- Я верил экипажу, но самолет показался мне каким-то тяжелым - это чисто внешнее впечатление. Казалось, что ему не хватит взлетной полосы. Но машина взлетела быстро и красиво. Я успел снять отрыв и взлет - уже в хвост, на фоне неба. Я и не предполагал, что снимал экипаж и самолет в последний раз...