Неизвестный Ленин

Приехавший 5 июля с Западного фронта Керенский, вступив в должность министра-председателя, снял со своих постов и командующего округом генерала Половцева, и министра юстиции Переверзева. Первого — за «бездеятельность», второго — за избыточное рвение: публикацию «сырого» материала. А 21 июля в газетах появилось сообщение от прокурора Петроградской судебной палаты Н.С. Каринского — того самого, который предупредил Бонч-Бруевича, — официально предъявлявшее Ленину и большевикам обвинение в мятеже и попытке свергнуть правительство, а также и получении денежных средств из Германии, то есть в государственной измене.

Напрасно Керенский беспокоился о том, чтобы придать обвинениям хоть какую-то видимость достоверности. Дифференциация и глубочайший разрыв между теми, кто поддерживал правительство, и теми, кто прислушивался к большевикам, после июльских дней лишь усилились. И сторонники правительства даже не пытались усомниться в правдивости газетных обличений. Они сразу приняли обвинения как данность, как факт.

Ответственный сотрудник МИД, человек вполне интеллигентный — Г.Н. Михайловский написал: «Никогда еще уверенность, что чужая рука движет этими людьми, направляет их и оплачивает, не принимала у меня такой отчетливой формы. После июльских дней всякая тень сомнения в германской завязи большевистского движения у меня исчезла». А будущий советский историк, академик Юрий Владимирович Готье размышлял в своем дневнике: «Участь России — околевшего игуанодона или мамонта… Большевики — истинный символ русского народа, народа Ленина, Мясоедова и Сухомлинова — это смесь глупости, грубости, некультурного озорства, беспринципности, хулиганства и, на почве двух последних качеств, измены… Кстати об измене. С большевиков маска сорвана»¹². Упоминавшаяся выше житейская мудрость «премудрого пескаря», сформулированная почтенным Николаем Васильевичем Чайковским — «дыма без огня не бывает… Раз говорят, значит что-то есть» — срабатывала и на столь высоком интеллектуальном уровне.

Впрочем, не у всех. Владимир Галактионович Короленко 23 июля написал: «…Что хотите — в подкуп и шпионство вождей [большевиков] я не верю… Старая истина — нужно бороться только честными средствами, а Алексинский в этом отношении далеко не разборчив»¹³.

Ну а те, кто не верил правительству, был против него, те, кого Готье назвал «народом Ленина», — отбрасывали любые доводы, исходившие «сверху». Резолюции, принятые на заводах и фабриках, рабочих и солдатских митингах Петрограда, Москвы, Иваново-Вознесенска, Екатеринбурга, Донбасса, Баку, Тифлиса, Батума и других городов печатались в уцелевших большевистских газетах. Они требовали прекратить «грязную травлю» и заявляли, что «никакая клевета желтой прессы… не сможет подорвать авторитет и доверие к т. Ленину и всему революционному течению соц. — дем. (большевикам), так как их позиция есть позиция рабочего класса и бедноты»¹⁴. Но точно так же, как «низы» не воспринимали импульсов, исходивших «сверху», так и правительству были глубоко безразличны все эти резолюции. «Дело Ленина и К°» все более пухло, обрастая новыми сюжетами и персонажами.

Конечно, можно было бы вообще не реагировать на те наветы, кои исходят от людей, для которых данное «дело» всего лишь «эпизод гражданской войны». Умом понимаешь, что переживать надо лишь тогда, когда хула исходит от тех, чье мнение и отношение дороги тебе. Владимир Ильич вспоминает стихотворение «блажен незлобивый поэт» Некрасова: «Он ловит звуки одобрения / Не в сладком ропоте хвалы, / А в диких криках озлобленья!» Да, это так. Но если ты знаешь, что невиновен — все равно противно и обидно до слез. И при всех вариантах, надо бороться, отстаивать честь свою и своей партии.

Но как? Апеллировать к «общественному мнению»? Взывать к совести прокурора? Рвать на груди рубаху и клясться в невиновности? Наивно и глупо. И Владимир Ильич берется за дело не как «потерпевший», а как юрист-профессионал, который ищет в обвинениях наиболее уязвимые места и уличает прокурора в фальсификации дела.

Современные исследователи нередко упрекают Владимира Ильича в том, что отвечая прокурору, он не всегда полностью раскрывает карты и не говорит полной правды. Он отрицал, например, что имел с Ганецким «денежные дела», хотя таковые, как упоминалось выше, имели место еще в Швейцарии. Но совершенно очевидно, что ответы Ленина целиком определялись его отношением к данному судилищу.

30 марта 1896 года, когда жандармский полковник Филатьев и прокурор Кичин допрашивали Владимира Ульянова, он отрицал все, даже самое очевидное. «Чистосердечные признания» были здесь неуместны. И на сей счет существовали правила поведения на допросах и в суде, считавшиеся в демократической среде этической нормой.