Неизвестный Ленин

«В новых организационно-государственных рамках» их деятельность полностью контролируется Советами. И это блокирует любые притязания управляющих встать «над массами». Мало того, вовлечение в аппарат власти сознательных рабочих и работниц, которых не придется учить ни порядочности, ни чувству справедливости, позволит отсечь «худшие стороны этого зла» и сделать государственную машину гораздо «более демократичной» и «более всенародной». Именно так, полагал Ленин, — «должностные лица перестают быть "бюрократами", быть "чиновниками"…»³²

Именно Советы, полагал Ленин, в силу их теснейшей связи с вооруженными рабочими, солдатами и крестьянами, могли бы на деле осуществить диктатуру пролетариата. Ибо это — столь пугающее слово, означает лишь тот факт, что присущие любому государству функции подчинения и насилия перейдут из рук меньшинства к большинству. И обернутся они против тех, кто попытается оказать активное сопротивление новому устройству жизни.

Речь идет не о гильотине. «Гильотина только запугивает…» Не об экспроприации собственности. Ибо «не в конфискации имущества капиталистов будет даже "гвоздь" дела…», хотя «особенно упорных и неповинующихся капиталистов придется, разумеется, наказывать конфискацией всего имущества и тюрьмой…».

Главная задача диктатуры в другом: всех капиталистов и управленцев высшего ранга «нам надо заставить работать в новых организационно-государственных рамках… Поставить их на новую государственную службу». Поэтому «гвоздь» дела — «во всенародном, всеобъемлющем рабочем контроле», который блокирует любые формы саботажа, сокрытия доходов, уклонений от налогов и обхода законов. Это позволит не «ломать сопротивление», не пугать тюрьмой или гильотиной, а просто сделает «сопротивление невозможным», ибо от всенародного контроля «нельзя будет никак уклониться,"некуда будет деться"».

Казалось бы, «там, где есть подавление, есть насилие, нет свободы, нет демократии». Но в том-то и дело, что «иное представление о демократизме», о котором говорил Ленин, предполагает не только свободу парламентских выборов или свободу слова для журналистов. Оно означает прежде всего то, что и составляет смысл самого слова «демократия»: народовластие. И уровень демократизма измеряется при таком понимании демократии — степенью вовлечения самого народа в управление делами общества и государства.

«Вместе с громадным расширением демократизма, — пишет Владимир Ильич, — впервые становящегося демократизмом для бедных, демократизмом для народа, а не демократизмом для богатеньких», гигантски расширяется и сама арена политического действия. Теперь это будет уже не только борьба между партийными лидерами и партиями, избирательными блоками и парламентскими фракциями. Общественный контроль за производством и распределением, участие в управлении всеми делами, касающимися народной жизни, втягивает в сферу принятия политических решений «подавляющее большинство населения», ранее стоявшего вне всякой «политики» и за рамками любого «демократизма»³³.

Все эти прогностические размышления вполне можно было бы отнести к жанру фантастики, если бы не основывались они на вполне реальной, уже существующей базе. «Если бы народное творчество революционных классов, — написал Владимир Ильич, — не создало Советов, то пролетарская революция была бы в России делом безнадежным, ибо со старым аппаратом пролетариат, несомненно, удержать власти не мог бы, а нового аппарата сразу создать нельзя»³⁴.

Именно Советы, столь прочно вросшие в 1917 году в российскую жизнь, проникшие буквально во все ее мельчайшие поры, и это всего лишь за полгода после Февраля, могли сразу создать костяк новой власти, пользующейся авторитетом и поддержкой у большинства народа. Именно они могли создать принципиально иной тип государства, более совершенного нежели парламентская республика.

В любой парламентской стране, вновь и вновь поясняет Ленин, — «настоящую "государственную" работу делают за кулисами и выполняют департаменты, канцелярии, штабы», а в самих парламентах «только болтают со специальной целью надувать "простонародье"». Но выход из такого «парламентаризма, конечно, не в уничтожении представительных учреждений и выборности, а в превращении представительных учреждений из говорилен в "работающие" учреждения».