Неизвестный Ленин

И если уж говорить о настроениях, замечает Ленин, то «все» признают, что «среди сознательных рабочих есть определенное нежелание выходить на улицу только для демонстраций, только для частичной борьбы, ибо в воздухе носится приближение не частичного, а общего боя…» Мало того, среди таких рабочих зреет «твердая и непреклонная решимость сознательных биться до конца…» Что же касается «малосознательной и очень широкой массы», то опять-таки «"все" единодушно характеризуют настроение наиболее широких масс, как близкое к отчаянию», ибо они «чувствуют, что полумерами ничего теперь спасти нельзя, что "повлиять" никак не повлияешь, что голодные "разнесут все…"»³.

Именно рост подобных настроений, указывает Ленин, создал почву для усиления влияния и «нарастания анархизма». «Именно на этой почве, — продолжает он, — понятен также "успех" подделывающихся под большевиков негодяев черносотенной печати… И можно ли удивляться тому, что измученная и истерзанная голодом и затягиванием войны толпа "хватается" за черносотенный яд?.. И может ли отчаяние масс, среди которых не мало темноты, не выражаться в увеличенном сбыте всякого яда?» Рост погромно-черносотенных настроений, отмечает Владимир Ильич, не является фактом сугубо российским, «это бывало всегда, это наблюдалось во всех без всякого изъятия революциях, это абсолютно неизбежно». Революции всегда сопровождались «злорадством черной сотни и ее надеждами погреть себе руки»⁴.

И вот в этой обстановке, чреватой в любой момент стихийным взрывом, рабочим, солдатам, крестьянам опять предлагают терпеть и ждать. Ждать, ждать… «Сложить, — как пишет Ленин, — ненужные руки на пустой груди и ждать, клянясь "верой" в Учредительное собрание…»

А чего ждать? «Ждать чуда?» Что немцы не станут выступать? Что Питер не сдадут? Что Ставка и корниловцы не предпримут новой контрреволюционной акции? Что буржуазия прекратит локауты и саботаж подвоза продовольствия городам и фронту? Ни один из этих вопросов «ожиданиями Учредительного собрания решить нельзя». А вот война не ждет. Разруха не ждет. Голод не ждет. И крестьяне не стали ждать, а восстали. И окопники не станут ждать — «солдаты просто убегут… если они (уже близкие к отчаянию) дойдут до полного отчаяния и бросят все на произвол судьбы». Топчась в ожидании на месте, мы попросту предаем солдат, «мы предаем русских крестьян, не словами, а делами, восстанием против помещиков, зовущих нас к восстанию против правительства Керенского…»⁵

Каменев и Зиновьев в который уже раз повторяют, что опасаться нечего, что Советы «не допустят», Советы «не позволят», что они — «револьвер, приставленный к виску правительства». На заседании ЦК 16 октября кто-то иронически спросил: а заряжен ли этот револьвер? Есть ли там пуля? «…Если револьвер "с пулей", — пишет Ленин, — то это и есть техническая подготовка восстания, ибо пулю надо достать, револьвер надо зарядить, да и одной пули маловато будет». Ну, а если револьвер «без пули», то все эти разговоры — чистейший обман, ибо «пугач» всего лишь игрушка⁶.

«…Вот если бы, — говорят Каменев и Зиновьев, — корниловцы опять начали, тогда мы бы показали!» — «История не повторяется, — отвечает Ленин, — но если мы повернемся к ней задом и будем, созерцая корниловщину первую, твердить… Авось корниловцы опять начнут не вовремя!.. А если корниловцы второго призыва научились кое-чему? Если они дождутся голодных бунтов, прорыва фронта, сдачи Питера, не начиная до тех пор?»

Для Каменева и Зиновьева все это — вопросы второго плана. На первом — что скажет «демократическая общественность»? Что скажет Чхеидзе и Чернов, Мартов или Камков. Стало быть пора делать выбор. «С кем идти? С теми колеблющимися горстками питерских вождей, которые косвенно выразили левение масс и которые при каждом политическом повороте позорно хныкали, колебались… или с этими полевевшими массами»⁷.

Революционная волна находится сейчас в такой точке, когда она может вылиться в повальное дезертирство, в зверские погромы, в голодные бунты, когда отчаявшиеся и голодные «разнесут все, размозжат все даже по-анархически». И тогда на арену выйдут с кровавой диктатурой корниловцы.

Либо большевики сумеют повести за собой массы — рабочих, солдат, крестьян, всех голодных и недовольных. И тогда революционная диктатура даст шанс для немедленного решения вопросов о войне, о земле, снабжении фронта и тыла. Только такая диктатура сможет покончить и с «безобразнейшим отравлением народа ядом дешевой черносотенной заразы», сумеет остановить погромы и «черную сотню раздавит до конца…»⁸