Неизвестный Ленин

То, что предлагает новое правительство России, говорил Владимир Ильич, — «сообразно правовому сознанию демократии вообще…». Но, связывая вопрос о прекращении войны с революцией в России и борьбой трудящихся других стран против своих империалистических правительств, он ухватывал тем самым реальную возможность соединения стремления народов к миру с движением к социализму⁴³.

Современный исследователь Леонид Истягин, говоря о пацифизме Октября, справедливо заметил, что при таком подходе лозунг мира выводил борьбу масс за сугубо демократические рамки и «должен был облечься в качественно иные организационные формы»⁴⁴.

Вопрос о связи Октября с идеей «мировой революции» был настолько гиперболизирован и тогдашними дискуссиями и нынешней публицистикой, что появилось даже деление лидеров большевизма 1917 года на две категории. Первая — те, кто видел в Октябре «революцию для России». Вторая — те, кто придерживался принципа «Россия для мировой революции». Это, конечно, пустяки и в лучшем случае такое деление надумано.

Октябрь, независимо от того, что о нем думали современники и участники, был революцией «для России» и решал прежде всего те задачи, которые стояли перед Россией. Что же касается «мировой революции», то к ней относились двояко. Во-первых, как к возможности получения революционной Россией поддержки с Запада. А во-вторых, как к некой конечной цели, «путеводной звезде», которая, как всякая великая цель, не может быть сугубо прагматичной и пробуждает энтузиазм, поднимая на борьбу самые широкие народные массы.

«…Все великие революции, — пишет профессор Истягин, — выдвигали и даже в меру сил пытались реализовать лозунги "революционных войн". Октябрьская революция в лице, кстати сказать, не в первую очередь большевиков, попросту уже в силу традиции не могла отбросить овеянные романтикой милитантистские идеалы. Но не в этом была ее специфика, а в том, что… во многих отношениях в противоречии с ними она ставила и в целом последовательно развивала идею и практику мироутверждения, как главной предпосылки решения всех неотложных задач, а в перспективе и возведения самого строя социальной справедливости»⁴⁵.

Одна реплика Ленина в ходе дискуссии вокруг декрета проливает свет на вопрос — «Революция для России» или «Россия для мировой революции».

Меньшевик-интернационалист А.Д. Еремеев упрекает его в том, что «наша неультимативность» будет воспринята империалистами как «наше бессилие». Владимир Ильич отвечает: он опасается не того, что могут подумать там, на Западе. Его волнует прежде всего — «что скажет крестьянин какой-нибудь отдаленной губернии…»⁴⁶ И в этой реплике, если хотите, и смысл и импульс его побуждений.

После окончания прений и заключительного слова Ленина «Декрет о мире» ставится на голосование. И, несмотря на всяческие оговорки и скептические возражения оппонентов — принимается единогласно.

«Неожиданный и стихийный порыв, — пишет Джон Рид, — поднял нас всех на ноги, и наше единодушие вылилось в стройном, волнующем звучании "Интернационала". Какой-то старый, седеющий солдат плакал, как ребенок. Александра Коллонтай потихоньку смахнула слезу… "Конец войне! Конец войне!" — радостно улыбаясь, говорил мой сосед, молодой рабочий. А когда кончили петь "Интернационал" и мы стояли в каком-то неловком молчании… запели похоронный марш, медленную и грустную, но победную песнь, глубоко русскую и бесконечно трогательную… "Настанет пора, и проснется народ, / Великий, могучий, свободный. / Прощайте же, братья, вы честно прошли / Свой доблестный путь благородный!"»⁴⁷

Замолчать «Декрет о мире» было невозможно. Хотя первая реакция дипломатов Антанты была именно таковой. Французский министр иностранных дел Пишон телеграфировал послу в России Жозефу Нулансу, что Франция не намерена вести переговоры с «псевдправительством» и «максималистами». Не получив ответа от правительств стран Антанты, Совнарком вступил в переговоры с Германией. 20 ноября (3 декабря) русская делегация прибыла в Брест-Литовск. И уже на следующий день было договорено, что с 24 ноября (7 декабря) на всем протяжении Восточного и русско-турецкого фронтов устанавливается перемирие. 3 (16) декабря его продлили до 1 января 1918 года⁴⁸. Прекращение военных действий стало фактом.

Предложение революционной Россией мира без аннексий и контрибуций, официально заявленное немцами согласие вести переговоры на этой основе, вызвали широкий резонанс в Европе. Президент США Вудро Вильсон предложил правительствам Антанты выступить с аналогичной декларацией об отказе от аннексий и контрибуций. В декабре такой документ был подготовлен. Но не тут-то было. Жорж Клемансо, который в ноябре возглавил французское правительство и ввел в стране режим военной диктатуры, решительно отказался. Тогда Вильсон стал действовать самостоятельно и в послании Конгрессу 8 января 1918 года изложил в 14 пунктах свои принципы будущего миропорядка⁴⁹.