Неизвестный Ленин

Между тем известие о предстоявшем выступлении дошло и до Временного правительства. Допустить его оно никак не могло. Именно на 10 июня Брусилов намечал начало наступления на Юго-западном фронте. И Керенскому удалось добиться его отсрочки, лишь пообещав благословение Съезда Советов, т.е. «поддержки народа». Поэтому правительство тут же заявило, что демонстрация запрещается и «всякие попытки насилия будут пресекаться всей силой государственной власти». Со своей стороны, Исполком Петросовета и президиум Съезда Советов подготовили обращение к народу, подтвердившее этот запрет и предлагавшее введение в столице чрезвычайного положения. Обо всем этом Чхеидзе доложил па вечернем заседании Съезда, который принял решение о запрещении на три дня любых выступлений и объявлении нарушителей данного постановления «врагами революции»⁴³.

В такой ситуации надо было думать не о «престиже» партийного решения, а о том — смогут ли демонстранты удержаться в рамках мирного выступления. В конце дня стало очевидным, что такой уверенности нет, ибо несмотря на все, как выразился Лацис, «увещевания» большевиков, демонстранты будут вооружены.

«Хотя почти все говорят, — записывает в дневнике Мартын Иванович, — что демонстрация будет мирная, но совершенно определенно явствует, что это может быть не так. Стоит контрреволюционерам сделать хотя бы провокационные попытки напасть на невооруженную часть демонстрации, как начнется борьба. Заговорят винтовки, затрещат пулеметы, револьверы вылезут из внутренних карманов… Большинство товарищей почему-то на это закрывают глаза и не дают себе отчета, что же делать в таком случае… Один лишь Смилга предложил не отказываться от захвата почты, телеграфа и арсенала, если события развернутся до столкновения. Но это правильное предложение отклонили. Какое легкомыслие!»

И дальше, несмотря на решение ЦК, Лацис демонстрирует ту самую эйфорию, которая и представляла наибольшую опасность: «Я с этим примириться не могу. Должен же я иметь ответ на всякий исход. Ну, так и буду действовать. Сговорюсь с т. Семашко (1 пул. полк) и Рахья, чтобы в случае необходимости быть во всеоружии и захватить вокзалы, арсенал, банки, почту и телеграф, опираясь на пулеметный полк.

Что-то тревожно кругом… Но страха нет»⁴⁴.

Слухи о подобного рода настроениях отдельных, самых «левых» членов ПК, видимо, и дали основания — тогда Церетели, а позднее Суханову — утверждать, что большевики готовили переворот и даже арест Временного правительства. Однако никаких фактов, подтверждающих это, нет. И тот же Суханов, хотя и с оговорками, пишет, что «Ленин в тот момент не ставил перед собой задачу непосредственного захвата власти…»⁴⁵

Дальнейшие события разворачивались стремительно. Стало известно, что в городе выставлены военные патрули. После объявления на Съезде Советов перерыва Ленин и Зиновьев приехали в Кадетский корпус. Каменев от имени фракции заявил им, что на Съезде вопрос может встать об изгнании большевиков из Советов и решение об отмене демонстрации надо принимать немедленно. «Вся наша фракция, — рассказывал Зиновьев, — была единогласно против демонстрации… Нам дали один час для решения. Мы бросились сюда [в особняк Кшесинской], думая, что здесь перманентное дежурство членов Петербургского комитета, но ошиблись и должны были решить вопрос самостоятельно. Нас было пять человек. Из них трое высказались за отмену, двое воздержались от голосования». Голосовали уже во фракции, куда вернулись Ленин и Зиновьев. Трое «против» — это Каменев, Зиновьев и Ногин. Двое воздержавшихся — Ленин и Свердлов⁴⁶.

«Заседание фракции, — рассказывает один из ее членов, — затягивается глубоко за полночь. ЦК большевиков заседал отдельно. Часа в три ночи пришли члены ЦК. Первый мне бросился в глаза Ильич. Спокойный, твердый, решительный. Спрашивает, как решили. Ему говорят, что у большинства мнение — отложить выступление. Он говорит: "Я не вижу в этом необходимости, но если вы все за снятие вопроса, я не настаиваю". Итак, выступление, назначенное на 10 июня, отменяется»⁴⁷.