Неизвестный Нестор Махно

Спустя три недели после освобождения из Бутыркти, Нестор уже был в Гуляйполе. Это ведь было, как он особо подчеркивал, «место моего рождения и жительства, где я оставил многих и много дорогого, близкого моему уму и сердцу и где, я чувствовал, смогу сделать кое-что полезное среди крестьян, в семье которых родилась наша группа, которая, несмотря на то, что потеряла две трети своих членов под расстрелами и на эшафотах в далекой холодной Сибири и в скитаниях по заграницам, все же совсем не умерла. Основное ее ядро все или почти все погибло. Но оно глубоко пустило корни своей идеи среди крестьян не только в Гуляйполе, но и за его пределами».

И тут же:

«По приезде в Гуляйполе я в тот же день встретился со своими товарищами по группе».

Нестор спешил. Он как будто бы чувствовал, что ему отпущено не так много времени. А сделать предстояло многое.

Кстати, родительский дом Нестора не сохранился, а вот дом его старшего брата Саввы, в котором одно время размещался штаб Украинской партизанско-повстанческой армии имени Нестора Махно, отыскать можно: возле него памятник Нестору находится — точно такой же, как и в центре Гуляйполя. Правда, возле дома Саввы Махно он появился первее. Мало кто знает, что именно туда в августе 1970 года приезжал из Москвы… Владимир Высоцкий. Тогда возникла идея снять фильм о мятежном атамане, на роль которого претендовал Высоцкий и тот, отправившись на родину батьки, решил ощутить на себе дух свободного Гуляйполя.

Но я отвлекся.

Уже через четыре дня после появления дома, вчерашний узник Бутырки получит свою первую «гражданскую» должность: 29 марта 1917 года его избрали председателем гуляйпольского Крестьянского союза, который в июле был реорганизован в Крестьянский совет.

С 29 августа Нестор руководит также комитетом защиты [!] революции.

«Мы, члены этой наспех сколоченной организации, — отметит в своих воспоминаниях Нестор Иванович, — собрались тут же и постановили взяться за разоружение всей буржуазии в районе и ликвидацию ее прав на богатства народа: на землю, фабрики, заводы, типографии, помещения театров, кинематографов и других видов общественных предприятий. На другой день рано утром я шел по Соборной площади Гуляйполя. Группы рабочих из заводов и крестьян под черными и красными знаменами с песнями подходили к улице, ведущей к зданию Совета крестьянских и рабочих депутатов, в котором поместился Комитет защиты революции. Когда я показался перед манифестантами, раздался громовой крик: «Да здравствует революция!»

И далее:

«Я чуть-чуть было не прослезился от радости за широкий размах украинской рабочей и крестьянской души. Передо мной предстала крестьянская воля к свободе и независимости, которую только ширь и глубина украинской души могут так быстро и сильно выявлять».

25 сентября Нестор Махно подписал декрет о национализации земли и о разделе ее между крестьянами [подобные решения в Екатеринославской губернии приняли, кстати, многие уездные съезды крестьян], после чего крестьяне Гуляй-Поля стали объединяться в коммуны. Добровольно. Придет время, и они свое право на вольную жизнь будут отстаивать с оружием в руках, отбиваясь как от белых, так и от красных.

В одной из таких коммун два дня в неделю работал и сам Нестор Махно. Так на Гуляй-Поле создавалась государство нового типа — крестьянская республика.

Такого нигде в мире не было.

В тему

Нестор Махно о себе [«краткие данные о моей жизни до революции 1917-го года»]

Отец мой — бывший крепостной помещика Шабельского, жившего в одном из своих имений, в деревне Шагаровой, что в семи верстах от села Гуляй-Поля, Александровского уезда, Екатеринославской губернии.

Большую часть своей жизни он прослужил у того же помещика, то конюхом, то воловником.

Ко времени моего рождения (27 октября 1888 года), он оставил уже службу у помещика и поступил кучером к гуляй-польскому заводчику, богатому еврею Кернеру.

Отца своего я не помню, так как он умер, когда мне было только одиннадцать месяцев. Пятеро нас, братьев-сирот, мал мала меньше, остались на руках несчастной матери, не имевшей ни кола ни двора.

Смутно припоминаю свое раннее детство, лишенное обычных для ребенка игр и веселья, омраченное сильной нуждой и лишениями, в каких пребывала наша семья, пока не поднялись на ноги мальчуганы и не стали сами на себя зарабатывать.

На восьмом году мать отдала меня во 2-ую гуляй-польскую начальную школу.

Школьные премудрости давались мне легко. Учился я хорошо. Учитель меня хвалил, а мать была довольна моими успехами. Так было в начале учебного года. Когда же настала зима, и река замерзла, я по приглашению своих товарищей стал часто, вместо класса, попадать на реку, — на лед. Катанье на коньках с сотней таких же шалунов, как и я, меня так увлекло, что я по целым неделям не появлялся в школе. Мать была уверена, что я по утрам с книгами отправляюсь в школу и вечером возвращаюсь оттуда же. В действительности же я каждый день уходил только на речку и, набегавшись, накатавшись там вдоволь с товарищами, проголодавшись, — возвращался домой.