Неизвестный Шерлок Холмс. Помни о белой вороне

Я шагнул навстречу расплывчатому силуэту женской фигуры, открыл рот для приветствия и был опрокинут навзничь. Рот мой забился шерстью, резкий запах псины обжигал ноздри, что-то липкое и теплое хлестало меня по лицу.

– Довольно, довольно, – пел женский голос, – вы уже подружились.

Я был на этот счет совсем другого мнения.

– Вставайте, молодой человек, раздевайтесь…

Пока я раздевался, отплевывался и вытирал лицо своим совсем непригодным для этого платком, хозяйка продолжала петь:

– Шмупсик такой общительный, а к мужчинам просто неравнодушен – у нас ведь в доме нет мужчин, вот он вам так и обрадовался.

Шмупсик – здоровенный пудель, не только стрижкой, но и размерами тяготеющий к царю зверей, вертелся тут же, истово колотя хвостом с львиной кисточкой по мебели.

– Проходите, пожалуйста, в комнаты и расскажите, что вас беспокоит…

В комнате Аделаида Григорьевна велела мне снять носок и ботинок и долго вертела меня за ногу во все стороны в поисках наилучшего освещения. Наконец, когда я с полного одобрения Шмупсика принял совершенно нечеловеческую позу, Аделаида Григорьевна велела мне замереть и углубилась в исследования. От нечего делать я стал разглядывать Шмупсика, который вдруг тоже притих и стоял, двигая челюстями, как корова.

– У вас плоскостопие, мой друг, – пропела вскоре Аделаида Григорьевна.

– Почему? – глупо спросил я. – У меня никогда этого не было.

– Никогда не было, а теперь будет, – прозвучал речитатив. – Вам необходимо носить супинаторы. Поняли?

– Ага.

Супинаторы? Боже мой, что это такое? Я не решился расспрашивать и стал обуваться. Носка не было.

– Почему вы не обуваетесь? Вы простудитесь, – пропела Аделаида Григорьевна.

– Носок куда-то делся…

– Плюнь!

Я ничего не мог понять: почему, собственно, я должен плюнуть и уйти домой без носка?

– Плюй сейчас же! – Пухлая хозяйская рука ухватила Шмупсика за курчавый загривок. – Пожалуйста, – пропела хозяйка, вручая мне влажный комочек. – Надеюсь, он его не повредил?

Я надел мокрый носок и стал прощаться, строго следуя тещиным инструкциям.

– Ну что вы, голубчик, не надо… – пела Аделаида Григорьевна, привычным движением забирая хрустящую бумажку.

Когда я спускался по лестнице, хлюпая левым ботинком, кошки всего мира имели в моем лице самого преданного друга.

Дома теща заглянула в «Медицинский справочник», и оказалось, что супинаторы – это совсем ничего страшного. Просто это такие металлические штучки, которые надо вкладывать в ботинки, и тогда…

Короче говоря, я купил эти супинаторы, вложил куда следует и пошел на работу Я пошел на работу утром, а уже к вечеру меня прямо с работы доставили в районную больницу на «Скорой помощи».

В больнице я целый месяц держался молодцом и категорически отказывался сказать, кто мне посоветовал носить супинаторы.

– Ай-ай-ай, – сказал дежурный врач, выписывая меня на волю. – Пустячное растяжение сухожилия, а во что вы это превратили? Супинаторы можно носить только при плоскостопии… К врачам надо своевременно обращаться, не в лесу живете…

Прямо из больницы я пошел в центральный клуб собаководства и купил волкодава. Думаю пригласить Аделаиду Григорьевну на чашку чая. Шмупсика я беру на себя.

Здравствуй, папа!

Мы с Олькой сидели на диване. Она болтала ногами в новых красных туфельках.

– Тебе нравятся мои туфельки? – спросила Олька.

– Нравятся, – сказал я.

– А я тебе нравлюсь?

– Да. Очень.

Олька искоса посмотрела на меня и наморщила лоб. С Олькой мы уже давно знакомы. Мы ходили с ней в зоопарк и в уголок Дурова, покупали в «Детском мире» шары – синий и желтый с петухом, я учил ее кататься на коньках. Мы подружились и не выясняли отношений. И только сейчас, сидя с ней рядом на диване, я понял, что выяснений не избежать.

– Мама сказала, что ты теперь будешь у нас жить всегда. Правда?

– Правда. Я буду у вас жить. Всегда.

– А кто ты у нас будешь?

Начинается.

– Я буду мамин муж.

Олька внимательно разглядывает новые красные туфельки.

– Ты не мамин муж, ты – Сережа.

– Я Сережа – мамин муж. Олька запела:

– Ты Сережа – мамин муж, мамин муж, мамин муж… Песенка оборвалась.

– А папа тоже будет жить с нами?

– Нет. Не будет.

– И когда приедет, тоже не будет?

– Он не приедет.

– А ты моего папу когда-нибудь видел?

Сказать, что видел? Но ведь это не имеет для нее значения. Только не врать в том, что имеет значение.

– Нет, – сказал я.

– А я видела, – живо сказала Олька. – Давн-ооо! Красные туфли опять запрыгали.

– А почему папа не приедет?

Что ей сказать? Только ничего не придумывать.

– Видишь ли, Олька, – сказал я, с испугом прислушиваясь к своему внезапно охрипшему голосу. – Твой папа больше не любит маму. И мама его тоже не любит. А я знаю твою маму очень давно, еще тебя на свете не было. Знаю и очень люблю…

Я остановился.

Мы помолчали.

Олька сползла с дивана.

– Пойдемте читать «Буратино», – сказала Олька.

Почему «пойдемте»? Ведь мы же были на «ты»? Я поплелся читать «Буратино».

За ужином Олька молчала.

– Ты не заболела? – спрашивала ее Лиля.

– Нет, мамочка.

Она быстро все съела и, встав из-за стола, чинно произнесла:

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Я поцеловал ее.