Неизвестный солдат

Глава восьмая

I

— Вот сколько осталось до Петрозаводска. — Грязный, с черным ногтем палец показал ведущую к городу дорогу на карте Восточной Карелии, купленной в ларьке при солдатской столовой. — Вот тут Матросы. Потом Половина, а потом Вилга.

И Пос Рудан, хи-хи. И колхоз «Третий решающий». И деревня Красный Пахарь, хи-хи-хи.

Ванхалу бесконечно забавляли географические названия Восточной Карелии, звучавшие так необычно. Особенно смешными казались ему новые, придуманные коммунистами названия деревень. Почти такими же смешными, как лозунги финской военной пропаганды.

— Нам только бы попасть в Петрозаводск, а там мы две недели никуда не будем двигаться, — сказал Рахикайнен.

— Но ведь война на этом не кончится, — возразил Рокка. — Ты, наверное, думаешь, это такой важный город, что если взять его, то и вся Россия рассыплется? Нет, на Петрозаводске свет клином не сходится.

— Ну и пусть. А мы дальше не пойдем.

— Точно, не пойдем.

— Да ни за что.

— Уж это факт.

— Ну нет так нет. Дальше Петрозаводска ни шагу.

По-поу-поу-поу… уууу… ууу…

«Вперед шагом марш!»

Па-па-па-па-па…

«Санитары-ы…»

Па-па-па-па-па…

Их одежда была изодрана, обувь тоже. Морщины на лицах стали резче, но были едва заметны под грязью и щетиной пробившихся юношеских бородок. Они отупели, и ничто их не трогало. Ворчание и ропот раздавались теперь редко. Мрачные и молчаливые, слушали они объяснение новой задачи, в то время как тела их еще дрожали от усталости, накопившейся при выполнении старой. Где-то там впереди Петрозаводск. Он был их главной целью. Казалось, все их проблемы разрешатся сразу же, как только они туда попадут. А если и не разрешатся, все равно дальше они не пойдут. В таком настроении они напрягали последние силы. Петрозаводск, Петрозаводск — вот тот золотой город, к которому они стремились, как паломники, принимая муки и страдания.

Их полк, считали они, имеет исключительное право остаться в городе после того, как им овладеют. Надо полагать, эта же мысль жила во всех наступающих на город полках, и в каждом ее обосновывали одинаково:

— Мы были на самых трудных участках, мы вконец измотались.

Чем ближе подходили они к городу, тем более упорное сопротивление встречали. Чем сильнее они уставали, тем больше с них требовали и тем полнее они выкладывались. Но казалось, еще немного — и пружина лопнет. Уже бывало, что и слабый контрудар отбрасывал их назад. Вконец измочаленные нервы не выдерживали, сдавали в бою, какой раньше сочли бы просто мелкой стычкой.

За семь километров до города был убит командир третьей роты лейтенант Аутио. Его прошили одиннадцать пуль — столько, сколько успел всадить в него пулемет до того, как он рухнул на землю. Это была прекраснейшая из смертей, какие им когда-либо приходилось видеть. Солдаты дрогнули, отражая контратаку. Кое-кто повернул назад, и, чтобы ободрить людей, Аутио выпрямился во весь рост и крикнул:

— Помните, кто вы! Ни шагу назад!

Пулеметная очередь, прошив его насквозь, оборвала его жизнь. Командование ротой принял Карилуото. Смерть Аутио напомнила ему смерть Каарны, и эти воспоминания всколыхнули в нем былую волну торжественного воодушевления. Этот случай был повторением того, что было в прошлый раз. И все же он должен был признать, что по крайней мере для него между этими двумя событиями существует какая-то разница. И хотя в ольховнике вокруг него потрескивало и шуршало, он поднялся и крикнул:

Третья рота, слушай мою команду! Все остаются на местах! — Кто посмеет оставить после этого позицию?

И все же страх оказался сильнее. Один стрелок начал отползать в сторону — своим криком Карилуото добился того, что противник усилил огонь и сосредоточил его на них.

— Вы куда?

Солдат не отвечал, глядя в землю; воодушевление Карилуото как рукой сняло. Он осыпал солдата насмешками и ругательствами, так что в конце концов тот вернулся на свое место. Но от этого случая у Карилуото остался неприятный осадок. Нет, возвышенные движения души на войне не к месту. Война — грубое, жестокое и низкое занятие. Иногда Карилуото спрашивал себя: что дает ему моральное право гнать других на смерть? Глумиться и издеваться над ними, спекулировать на их мужестве и чести, если они не повинуются приказу?

Конечно, эти мысли были сиюминутными, и сам он считал их признаком чрезмерной усталости. К тому же близость Петрозаводска наполняла душу торжественным ожиданием.

Вечером последнего сентябрьского дня их рота вышла на окраины города.

Они залегли в вечерних сумерках перед укреплениями Сулаж-горы, разглядывая пулеметные гнезда противника и его позиции за проволочными заграждениями.

— Черт подери, здесь уложат не одного солдата!

— Может, и уложат, только не нас, — сказал Коскела. — Насколько мне известно, мы не будем здесь наступать. Тут пойдут другие части, а мы поворачиваем на север.

— Черт возьми! Значит, нас не пустят в город? — Разговор оборвался: слишком горько было говорить об этом. Головы поникли. — Значит, это еще не конец.