Неизвестный солдат

Тем временем Рахикайнен с кастрюлей уже добрался до кустов, предоставив солдатам догадываться о причине шума, и остался дожидаться Рокку на месте недавней встречи. Тот не замедлил явиться.

– Ну как?

– Вот!

– Как раз то, что нам нужно, черт побери. Приладишь крышку, и будет отлично.

Рокка закинул кастрюлю на спину, и они пошли. На небольшой поляне в лесу около палатки лежали солдаты. Друзья остановились под прикрытием деревьев, и Рахикайнен тихо свистнул.

– Выходите! Тут все свои.

Прибытие Рокки с Рахикайненом вызвало живой интерес. За исключением часового, все собрались в палатке. Вид доставленной кастрюли вызывал радостные комментарии и возгласы. Солдаты, скучившись вокруг, трогали ее, рассматривали изнутри, а Ванхала даже засунул в нее голову и проблеял:

– Бя-ааа… бя-ааа…

Отзвук собственного голоса, должно быть, безумно ему понравился: когда он вытащил голову из кастрюли, его лицо расплылось в широкой улыбке.

Первый полувзвод был «на отдыхе», точнее говоря, на строительстве дороги. В роте была введена очередность отдыха по полувзводам – такая передышка продолжалась неделю, – и в это время находящаяся на отдыхе часть размещалась там же, где и обоз, и ходила строить гать, ведущую к передовой. Полувзвод Коскелы находился на отдыхе первый день, и между солдатами давно было решено, что, когда придет их очередь отдыхать, они займутся приготовлением браги. Дело было только за посудой. Они знали, что просить что-либо у Мякили бесполезно, поэтому ее решили украсть. Коскела не возражал, потому что в таком деле он не мог воспользоваться своим авторитетом и оказать давление на Мякилю. Впрочем, даже и его авторитет вряд ли смог бы заставить того уступить посуду для столь греховного предприятия.

Мяяття и Ванхала наполнили кастрюлю водой и добавили в нее кипятку из котелка. Рокка был за шеф-повара, Коскела давал немногословные советы. Рокка сначала развел в кастрюле совместно сэкономленный сахар, потом добавили драгоценные, раздобытые с немыслимыми ухищрениями дрожжи. Под конец в кастрюлю положили куски хлеба, урванного от пайков. Затем, приладив крышку, поставили кастрюлю в угол палатки и прикрыли вещмешками и плащами. Глаза солдат засветились радостью и надеждой. Ванхала приложил ухо к боку посудины:

– Уже шипит. Забродила сила угнетенных.

– Только негоже оставлять здесь кастрюлю без присмотра, – сказал Хиетанен. – Кому-то надо стоять на часах. Мякиля может догадаться, что мы утащили посудину, может заявиться с обыском.

Коскела задумался.

– Мы никого не можем так просто оставить здесь. Вот если кто заболеет из нас. Тогда можно было бы сходить на перевязочный пункт и освободиться от работы.

– У меня болит горло, – поспешил вылезти Рахикайнен, но Коскела сказал:

– Это не пройдет. Туда надо послать серьезного человека, чтобы не подкопались. Вот если бы Сало на что-то пожаловался. Тебя уж ни в чем не заподозришь.

– Есть у меня опрелость на ноге, только она уже подсохла.

Сало был польщен, он не понимал, что выбор Коскелы вовсе не означает признания личных достоинств и даже почти граничит с оскорблением. Коскела велел ему показать ногу, и он снял сапог.

– Расчеши ее чуток, а когда отправишься утром на перевязочный пункт, натри докрасна. И говори там, что очень больно. Нет, скажи лучше, что она не то чтобы болит, а просто нельзя надеть сапог. И еще скажи, что нога болит у тебя давно, но ты все время был в боях и не мог заняться ею.

На другое утро Сало отправился на перевязочный пункт и получил освобождение от службы, правда всего на три дня. Но так как к этой драгоценной опрелости было приковано внимание всего полувзвода, нога и вправду разболелась, так что, когда три дня спустя Сало, по- настоящему хромая, явился на прием к врачу, он без труда получил освобождение еще на три дня. Таким образом, он целую неделю мог караулить кастрюлю, исчезновение которой вызвало большой переполох на кухне. Однако Мякиля никак не мог заподозрить полувзвод Коскелы, ибо ему и в голову не могло прийти, зачем солдатам кастрюля. В противном случае он довольно легко мог бы сделать вывод из сопоставления двух фактов: появления Рахикайнена на кухне и одновременной пропажи кастрюли.

Вокруг кастрюли с брагой сосредоточилась жизнь всего полувзвода. Возвратившись со строительства гати, солдаты первым делом спешили к ней. Ее выслушивали и нежно похлопывали, а когда о браге на время забывали, кто- нибудь вскоре обязательно спрашивал с хитрецой:

– Что это там пищит у нас под вещмешками?

Ему весело отвечали:

– Да ведь там наш мальчик.

Такое название – «наш мальчик» – почему-то дали кастрюле с брагой.

– Только бы русские не заворошились. Если нас поднимут до времени по тревоге, это будет явно проделкой дьявола. Тогда придется выпить брагу так, как есть.

– Здесь не заворошатся. Им хватает дел под Харьковом и в Крыму.

– Что же станет с немцами в конце-то концов?

– Нас это не интересует. Главное, что станет с нашим мальчиком.