Неизвестный солдат

Ламмио тоже стал капитаном. Он нисколько не изменился – по крайней мере в лучшую сторону – и, как и раньше, полагал, что ухудшившееся военное положение можно исправить лишь дальнейшим закручиванием гаек. Коскела остался в прежнем звании, потому что в батальоне не было для него более высокого свободного поста, а расстаться с ним Сарастие не желал, хотя командир полка и предлагал это. Зато Коскела получал отличия, и, чтобы успокоить собственную совесть, Сарастие все время обещал, что первое освободившееся место командира роты будет его.

Сам Коскела не принимал этого близко к сердцу. Он бесповоротно решил расстаться с армией сразу после окончания войны и поэтому не видел для себя никакого смысла в повышении по службе. Он знай полеживал себе на своей постели и, как прежде, жил небогатой событиями жизнью своего взвода.

Зима прошла, и опять настало лето. Поражение Германии становилось все очевиднее, и разве что один только Сало еще верил в победу. Даже события в Италии не открыли ему глаза на истинное положение вещей. Друзья поддразнивали его из-за этой непоколебимой уверенности и после каждой дурной вести говорили:

– Ну что, разве сейчас не самое время применить чудо-оружие?

Но Сало лишь смотрел вдаль поверх голов товарищей:

– Еще будет, все еще будет… Вот сперва подпустим их поближе, а потом уничтожим. Для того, говорят, там и поставили позади восьмидюймовые. На русских обрушится железный град, если они попробуют наступать.

– Во черт!… Ну, значит, ничего страшного… – сказал Рокка, предоставляя Сало гадать, в насмешку это сказано или всерьез.

А Роккой мало-помалу овладевало тихое озлобление, которое то и дело прорывалось наружу. Он понимал, что заработанные им на кольцах деньги вложены впустую в крестьянский двор на Перешейке. Ему не придется там жить. И по мере того как росла в нем эта уверенность, все сильнее возмущали его офицеры, которые состязались в благоустройстве своих блиндажей.

– Они делают себе кресла из чурбаков. Поди, воображают, что будут сидеть до конца дней перед своими шикарными каминами.

Однажды летом 1943 года под вечер в окопе, находясь на посту, он украшал резьбой подставку для лампы из узорчатого дерева и за этим занятием его застиг врасплох один полковник. Вернее, это полковник решил, что застиг его врасплох, на самом же деле Рокка, конечно, давно заметил его, но и в ус не подул. Полковник оказался каким- то там инспектором и хотел обнаружить невесть что. Он совершал одну из своих обычных инспекционных поездок, вызванную каким-то происшествием и предназначенную служить в одном из высших штабов основанием для циркуляра, который будет направлен в части и, если повезет, даже прочтен, прежде чем его подошьют к делу.

Полковник ничем не отличался от обычных финских полковников и потому не придумал ничего лучше, как спросить:

– Что это значит? Кто вы такой?

– Я часовой, а на часового нельзя набрасываться с бранью… Он может и ответить, поскольку отвечает за спокойствие. – Рокка сразу ощетинился – так подействовал на него тон, каким заговорил с ним полковник.

Он демонстративно остался сидеть и продолжал работать над своей подставкой для лампы, время от времени добросовестно поглядывая в перископ.

– Что вы тут делаете?

– Вырезаю подставку для лампы. Ты что, не видишь? У нее уже форма что надо. Хорошая выйдет подставка.

– Неужели вы не понимаете, что стоите на посту?

– Конечно, понимаю. А то чего бы я здесь торчал? Ты и не спрашивая видишь, что я на посту, коли я без конца гляжу в перископ. Все часовые так делают.

– Как вас зовут?

– Рокка Антеро. Второго имени у меня нет.

– Вы еще обо мне услышите.

Полковник ушел. А Рокка остался спокойно сидеть на месте, по-прежнему поглядывая в перископ да трудясь над поделкой. Он ничего не сказал об этом происшествии в блиндаже и, когда два дня прошли без последствий, уже решил было, что полковник забыл о своей угрозе. Однако на третий день Коскела получил по телефону приказ от Ламмио прислать к нему Рокку, а все отделение вывести на уборку мусора вокруг командного пункта, после чего приказал украсить круглыми камнями края троп, ведущих к блиндажам. Коскела не мог понять приказ, ибо если даже он исходил от Ламмио, то все равно был слишком нелеп. Поэтому он лишь мрачно проговорил в трубку:

– Хорошо, приказ я передам.

Словом «передам» он давал понять Ламмио, что не хочет иметь ничего общего с этим приказом. Подобным же образом он передал приказ и Рокке. Тот секунду хранил молчание, затем сказал тихо и решительно:

– Ежели кто хочет идти, пусть идет. Я не пойду.

– Без отделенного и мы не пойдем, – подхватил Рахикайнен. – Разве мы, серая скотинка, можем управиться с поручением одни, без руководителя?

– Сказали тоже: тропу круглыми камнями, хи-хи-хи.

Ванхале было смешно: он и не думал выполнять приказ. И Суси Тассу не хотел идти без Рокки, это было ясно, ибо он во всем равнялся на друга.