Неизвестный солдат

Мяятгя открыл глаза. На дно стрелкового окопа падала земля. За изломом окопа показался человек – это был ополченец, за которым с некоторых пор стали замечать какие-то странности. Он был без фуражки, с пятнами грязи На лице и в смертельном страхе дико таращил глаза.

– В укрытие!

Ополченец слышал крик Мяятти, но не послушался, а лишь остановился перед его укрытием от осколков.

– Ложись!

– Ну, если дело ясное, – пробормотал себе под нос ополченец, не замечая Мяятти.

Тот выполз из укрытия и спокойно сказал:

– Спрячься! Скоро наступит мир.

Ополченец странно, невидяще посмотрел на Мяяттю и вдруг начал карабкаться на бруствер. Мяяття успел ухватить его, но ополченец попытался вырваться. Мяяття тащил его на дно окопа. Они стали бороться. В это мгновение артиллерия противника замолчала, и в наступившей тишине слышно было лишь пыхтение Мяятти и крики сумасшедшего:

– Пусти! Вы исчадия ада… Руки прочь! Здесь решаю я! Все получат землю и деньги… И я дам всем власть… Только отпусти меня, сатанинское отродье!

Ванхала, Сихвонен, Рахикайнен и Хонкайоки поспешили на помощь. Ополченец, завывая, бился и метался под Мяяттей, который навалился на него, пытаясь утихомирить. Обуздать больного удалось лишь тогда, когда на каждую руку и ногу уселись по человеку, и Мяяття взгромоздился ему на грудь. Ополченец кричал и ругался, скрежетал зубами, на губах у него выступила пена. Он выкрикивал бессмысленные слова и фразы и время от времени дико рычал.

Солдаты вылезли из укрытия. Молча, устало смотрели они, как уносят сумасшедшего.

Война Финляндии закончилась.

Над костром на палках висели котелки с кофе-суррогатом. Миелонен шел по шоссе, созывая солдат:

– Кто хочет, идите на ротный командный пункт слушать радио. Выступает министр.

Солдаты лежали на обочине: кто спал, кто варил кофе.

– Нам и отсюда слышно! И так знаем, о чем речь. Старая песня. Все их чертовы разговоры. Как будто от них легче станет! Когда кончается порох, лучше не разевать пасть. Теперь начинают болтать о правах малых наций. На них шавка ногу подымает, – вступил в разговор Рахикайнен.

– Известное дело. Это мы знаем. Побежденному кость в глотку, и баста… – Это сказал Сихвонен, усталый и злой, слегка, правда, подрастерявшийся: кого он теперь должен ненавидеть.

«…Установление добрых отношений с нашими соседями. Пусть нашей целью будет дружественное сотрудничество со всеми народами», – произнес по радио министр.

Хонкайоки достал из вещмешка хлеб и нашарил там несколько замысловатого вида деревяшек. Деревяшки он бросил Ванхале:

– Кинь их в костер, Брюхо. Я забыл, для чего они мне были нужны.

Ванхала стал на колени возле костра, над которым висел его котелок с кофе, и начал раздувать пламя. Он потер кулаком глаза, куда попал пепел, и взглянул на Хонкайоки. Грязное, закопченное лицо Ванхалы потеряло свою прежнюю полноту, но между покрасневшими веками играла все та же плутовская улыбка.

– Был бы сейчас при тебе твой лук, хи-хи-хи…

– Да-а. Это была моя самая большая потеря за всю войну.

Ванхала снова повернулся к костру и, ловко орудуя там, сказал:

– Союз Советских Социалистических Республик победил, но маленькая, цепкая Финляндия уверенно пришла к финишу второй. – Полетела зола. – Хи-хи-хи…

Вскоре солдаты заснули. По дороге прогромыхала одинокая повозка. Стук колес гулко отдавался в сосняке, груз был прикрыт плащ-палаткой, из-под которой торчала сжатая в кулак окостеневшая рука. Последних убитых увозили на родину.

Прапорщик Яловаара зашел глубоко в лес-незаметно для себя и словно не сознавая, куда идет. Убедившись, что вокруг никого нет, он присел на кочку, подперев голову руками, и долгое время не двигаясь смотрел в землю. Издалека, с шоссе, до него долетел стук колес повозки.

Его глаза увлажнились. Он стиснул зубы, стараясь не раскисать, но плечи мало-помалу стали подрагивать, и наконец горькое, необоримое мужское рыдание сотрясло его. Между всхлипываниями он говорил:

– И мы должны были это выслушать… Финляндия мертва… И могилы заносит снегом…

Полуденное осеннее солнце согревало землю и лежащих на ней людей. Весело проглядывала на кочках брусника. Мало-помалу замолкал стук колес, пока наконец не замер вовсе во всепоглощающей тишине сосняка. Усталые солдаты спали, согретые лучами осеннего солнца. Солнце было теплым, дружеским. Быть может, оно даже немного жалело их, этих простых хороших ребят.

Примечания