Неизвестный солдат

По дороге двигалась повозка. Она ехала с передовой и везла четыре трупа, накрытые плащ-палаткой, погибшие были из первой роты.

Глава третья

I

Они сидели на обочине и ждали, грызя куски сохранившегося у них хлеба. С передовой время от времени доносились одиночные выстрелы. Где-то далеко завыли моторы самолета — звук то замирал, то усиливался до жалобного воя, сопровождаемый пулеметной дробью.

Воздушный бой, — сказал кто-то, пытаясь найти самолеты взглядом.

Ну их, — презрительно ответил другой, словно пресыщенный постоянными боями.

Ванхала хихикнул под нос и отважился сделать замечание:

— Наши ребята в воздухе.

Прапорщик Карилуото ходил взад и вперед по дороге. Он в тот же вечер отослал письма и вернуть их уже не мог

Теперь, после того как он проспался, они казались ему слишком напыщенными, и он переписал бы их заново, да почта уже ушла. Впрочем, он почти уже и позабыл о них и громко шутил с солдатами, чтобы рассеять напряжение в ожидании боя. Хотя шутки выходили у него несколько фальшивыми, но тем не менее все же помогали.

Ожидание новой атаки пробудило в нем беспокойство. Он не был вполне уверен, что вчерашнее не повторится. Что, если его победа над самим собой случайна, не прочная? Но нет. Этого больше не случится. Никогда.

Из тыла прибыл лейтенант Ламмио. Миелонен с угрюмым видом сопровождал его, выдерживая некоторую дистанцию: он болезненнее всех переживал смену командира роты. Теперь не могло быть и речи о незлобивой пикировке. Прошли те времена, когда капитан так по-домашнему беседовал сам с собой или напевал что-то себе под нос. Приказы теперь отдавались в отвратительно официальной форме, таким безупречным языком, что Миелонену становилось дурно.

Собственно говоря, Ламмио нечего было здесь делать, так как пулеметные взводы были опять приданы стрелковым ротам. Он прогулялся сюда просто так, для своего удовольствия и в сознании важности только что обретенной должности. Когда он оказался за пределами слышимости, Рахикайнен сказал:

— Вот, подсунули нам теперь эту обезьяну. Просто удивительно, как это он не потребовал, чтоб мы отдавали ему честь.

Рядовой Мяяття глубоко затянулся сигаретой и проворчал:

— Требовать он может, что хочет. Другое дело, будем ли мы его требования выполнять. Моя лапа так легко к башке не взлетает.

Это была неожиданная вспышка, так как Мяяття был из числа самых спокойных и покладистых солдат и еще ни разу не проявлял недовольства. Во вчерашней атаке все заметили его холодное, прямо-таки непоколебимое мужество. Знали также, что он никогда не просил сменить его, когда шел с пулеметом. Казалось, что тащить пулемет этому приземистому человеку нисколько не в тягость, и он нес его дольше и дальше, чем другие, так как сменщик только после долгой внутренней борьбы заставлял себя сказать:

— Давай я понесу…

— Ну, если тебе хочется… А то бы я еще понес.

Мяяття курил длинными затяжками. Он говорил то, что думал, и все инстинктивно чувствовали это. Его слова не были обычной пустой угрозой. Не понимали только одного — чем вызвана в нем такая перемена. Хотя причина была проста: тихий и поэтому не пользующийся особым уважением парень обнаружил, что в сложной ситуации он сумеет померяться силами с кем угодно. Смерти он не боялся, а хуже смерти с человеком ничего не может приключиться.

— Моя рука тоже так легко не поднимается, — заверил собравшихся Рахикайнен.

Утреннее солнце припекало. Солдаты были изнурены и устали. Пойдет ли третья рота вперед?… Или опять им прокладывать всем путь?… Да уж это известное дело.

Со стороны противника донесся глухой гул. Они вскочили и прислушались. Гул длился непрерывно три, четыре, пять секунд, и потом они услышали знакомый свист: у-у! и-и-и-и… и-и!

Первый снаряд разорвался на обочине неподалеку от них. «Ложись!» Этот приказ был излишним, ибо все и так уже лежали, дрожа, в кювете. Ни одной мысли в голове, лишь сердце в груди стучит в тревожном ожидании. Земля тряслась, ударной волной то и дело прибивало одежду к телу, осколки со свистом рассекали воздух и падали на землю вместе с камнями и комьями земли. Обстрел длился две минуты. Когда замер отголосок последнего разрыва, тишину прорезал тревожный крик:

— Носилки… носилки сюда! Санитары!

Санитары с носилками бросились к дороге, где лежал человек, пытаясь подняться.

— Ох… ох… помогите…

Несколько солдат уже подбежали к нему и собрались вокруг, кто опустившись на колени, а кто присев на корточки. «Не кричи, не кричи так!» — повторяли они испуганно. Этот жалобный стон был настолько страшен, что они растерялись, не зная, как помочь раненому. У него было изувечено плечо. Санитары начали перевязывать его, но раненый не давался, словно с ума сошел. Он все порывался встать и кричал:

— Помогите… Да застрелите меня кто-нибудь… Ох… ох… чертовы дети… застрелите меня!

— Юлитало убит, — сказал солдат с белым как мел лицом, который проходил мимо, поддерживая одной рукой другую, окровавленную. — Перевяжите меня.