Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг.

Следствие упорно цеплялось за любые доказательства того, что люди, избранные в качестве «козлов отпущения», организовывали или способствовали организации погромов. Для этого применялся несложный прием. Следствие постоянно возвращалось к обстоятельству, «важному для дела»: совершая те или иные действия (призывы к забастовке, демонстрации, требования о снижении цен и т. п.), подследственные уже знали о происходивших в других местах беспорядках и погромах. А если знали, то «по существу (?! — В. К.) призывали к их активизации и расширению»,[884] то есть действовали умышленно и злонамеренно. Жестокость приговоров, вынесенных участникам новочеркасских событий, во многом была «обоснована» именно этим абсурдным допущением. А в дополнение к нему беспредельные натяжки, связанные с обвинением части подсудимых в организации волнений. «За что дается срок 15 лет по статье 79? — спрашивал тот же Е. Сильченков. — За организованное вооруженное нападение на власть. А кто организовал?»[885]

Кроме того, в ход пошли приемы, вполне достойные сталинской эпохи. Так, про Геннадия Гончарова стало известно, что он и его товарищ 2 июня «принимали участие в так называемой демонстрации и даже заходили в здание горкома партии».[886] Поскольку «практической деятельности Гончарова в этом не установлено», этот эпизод ему не инкриминировался. Но все-таки прокурор Шубников не удержался и предложил использовать эти сведения в суде хотя бы для отрицательной характеристики личности Гончарова.

Далеко не всегда следствие проявляло такую похвальную «сдержанность». Красноречив случай с Е. Левченко. Следствие явно игнорировало противоречия в показаниях свидетелей. Никто не отрицал, что какая-то женщина с балкона призывала к освобождению якобы арестованных рабочих из милиции. Однако в показаниях свидетелей явно были противоречия: возраст (то ли 30, то ли 40 лет), одежда (то ли черный жакет с цветастым платьем или черное платье, то ли красноватый джемпер или свитер). Одна из свидетельниц сказала, что выступавшая была ее знакомой по имени Галя (Левченко зовут Екатерина).[887] Те, кто видел выступавшую с балкона женщину с близкого расстояния (А. М. Миронов, тоже выступавший с балкона, В. Д. Черепанов, вместе с ней участвовавший в нападении на милицию), так и не опознали в ней Левченко. Возможно, речь вообще следовало вести о двух женщинах, отличавшихся и по возрасту, и по одежде. Недаром же Левченко признала себя виновной только частично. В любом случае, предварительное следствие в спешке обходило острые углы, прибегая, мягко говоря, к весьма странной логике:

«Из показаний обвиняемого Миронова видно, что в данном случае речь идет о Левченко, хотя Миронов на следствии ее и не опознал».[888]

Подобную логику «доказательств» можно было бы считать юридическим курьезом, если бы она не была возведена в систему. В одном из заключений Прокуратуры СССР (январь 1965 г.) по жалобе Тульнова, полностью отрицавшего свою вину, было сказано, что его активное участие в нападении на милицию «подтверждается фактом задержания его на месте преступления в числе первых». И все! Но Тульнов утверждал, что заглянул из любопытства, и нет свидетелей, которые могут подтвердить обратное. Ни следствие, ни суд поиском таких свидетелей себя, естественно, не утрудили, поскольку, как выразился Тульнов, «искали во мне врага».[889]

Вячеслав Черных прямо обвинял следствие в фальсификации своего дела:

«Майор Васильев воспользовался моими чистосердечными признаниями, моей темнотой и огрязнил меня. Я удивляюсь тому, что как могли органы безопасности провести дознание так, как было, без ошибок. Им нужно было найти организаторов, а они ленились, вот и пришили мне, что я вообще не делал. Все облегчающие обстоятельства а также тех свидетелей, которые говорили в мою пользу, во внимание не брали».[890]

На «отдельные проделки следователя Демидюка» жаловался в Прокуратуру СССР Георгий Васюков. Он подчеркивал, что суд «абсолютно не прислушался к свидетелям, которые изменяли свои показания, не взирая на то, что ранее ряд свидетелей показывал совсем противоположное».[891]