Неизвестный Сталин

Когда я вернулся в Москву к 1 октября, разгром генетики по всей стране был уже закончен. Все критики Лысенко были уволены со своих постов. Лысенко и его главный штаб, наделенный чрезвычайными полномочиями, работали без отпуска. В октябре началась уже цепная реакция. По примеру сессии ВАСХНИЛ, псевдонаучные концепции и течения захватывали ведущие позиции и в других областях знания (в физиологии, микробиологии, химии, кибернетике), отбрасывая их на десятки лет назад. «Брестский мир» с Лысенко продолжался слишком долго, до 1965–1966 годов. Отрицательные практические последствия этого многолетнего господства псевдонауки в СССР распространились на еще больший срок. Полного «преодоления последствий» нет и до настоящего времени, так как снизившийся авторитет науки, запоздание с развитием биотехнологии и гипертрофия чересчур дорогих комплексных разработок в области атомной физики и космоса сделали российскую науку слишком зависимой от государственной казны. Наука не стала в СССР главным двигателем технического и экономического прогресса. Наука все время «возрождалась», а развитие техники и экономики шло в основном путем копирования того, что уже было достигнуто в других странах.

Николай Вавилов был полностью реабилитирован в 1956 году и посмертно восстановлен в списках академиков. После ареста в 1940 году он, как оказалось, был исключен из Академии наук и вычеркнут даже из списка бывших академиков. Его брат Сергей Вавилов умер от инфаркта в 1951 году. Юрий Жданов, ставший в 1950 году отцом внучки Сталина Кати, сохранил свой пост в ЦК ВКП(б) до конца 1953 года и активно участвовал во всех погромных кампаниях, нанося советской науке огромный вред. Лысенко умер в 1976 году. Он до конца жизни оставался действительным членом Академии наук СССР и научным руководителем Экспериментальной станции академии в Горках Ленинских, где продолжались исследования по переделке наследственности растений и животных условиями среды.

Сталин и языкознание (эпизод из истории советской науки)

Репрессии среди ученых, гибель важных научных школ, выдвижение карьеристов, фанатичных догматиков или шарлатанов — этим чаще всего кончалось вмешательство Сталина в научные дискуссии. Но нет правил без исключений. Таким исключением стало учение о языке.

Языкознание, или лингвистика, не считалось у нас одной из ведущих наук; оно преподавалось на немногих факультетах, и число ученых-языковедов никогда не было особенно велико. Тем не менее и в этой науке с конца 1920-х годов кипели страсти и шла борьба, которую трудно назвать джентльменской. Утверждалась губительная для науки иерархия власти и влияния, при которой каждая из наук должна была иметь лишь одного бесспорного лидера. В языкознании на эту роль претендовал Николай Яковлевич Марр со своим «новым учением о языке».

Н. Я. Марр, наполовину шотландец, наполовину грузин, выросший в грузинской среде в г. Кутаиси, еще в юности обнаружил исключительные лингвистические способности. Он владел двумя десятками языков и уже студентом выступил с рядом статей об особенностях грузинского языка. Позднее он изучал происхождение армянского языка и руководил раскопками в Армении, которые дали значительные научные результаты. Еще в самом начале века Марра считали не только одним из ведущих российских филологов, но и крупнейшим из российских археологов — кавказоведов и востоковедов. В 1912 году он был избран академиком Российской Академии наук.

Хотя лучшие работы Марра не были связаны с языкознанием и многие из крупных лингвистов считали его даже дилетантом в этой области, однако после 1910 года именно языкознание стало его главным увлечением и сферой деятельности. Идеи Марра в области языкознания всегда были крайне парадоксальны, но именно это принесло ему известность. Марр утверждал, например, что грузинский и армянский языки являются родственными, что русский язык ближе к грузинскому, чем к украинскому, что язык горных сванов Кавказа породил путем лингвистического взрыва немецкий язык, что языки с разным происхождением могут скрещиваться, давая жизнь новым языкам, и т. п. Читать работы Марра было трудно, они переполнены примерами из малоизвестных или уже исчезнувших языков, непонятными рассуждениями. Многие из тех, кто упорно пытался овладеть «новым учением о языке», вскоре бросали это занятие со словами «интересно, но непонятно».

Основную рекламу Марру в 1920-е годы создавали отнюдь не лингвисты. Народный комиссар просвещения А. Луначарский, изучавший в Цюрихском университете естествознание и философию и считавший себя писателем и драматургом, публично назвал Марра «величайшим филологом нашего Союза» и даже «самым великим из ныне живущих в мире филологов». Не думаю, что Луначарский понимал «яфетическую теорию» Марра (по имени одного из сыновей библейского Ноя — Яфета). Но Марр был одним из немногих крупных ученых, поддержавших большевиков в октябре 1917 года. Он даже стал тогда членом Петроградского Совета и председателем Центрального совета научных работников.