Неизвестный Сухой. Годы в секретном КБ

Когда мы получали дипломы, в нашей семидесятой группе было только две девочки. Да и в других группах их было очень мало. Аня Дороженко была признанной «мамой» нашей группы и пользовалась непререкаемым авторитетом. Она уже была замужем за конструктором ОКБ Микояна и распределилась туда же.

Нам, студентам 1949–1955 годов, было уготовано судьбой после окончания МАИ создавать первые советские сверхзвуковые самолеты. Мы были распределены в ОКБ Сухого: Микояна и Мясищева, в ЦАГИ и на серийные авиазаводы, где строились эти самолеты. Но почти половина студентов нашего выпуска были востребованы набиравшим силу ракетостроением

Как становятся авиаконструктором

Теперь я уверен, что система подготовки создателей самолетов, которая сложилась в МАИ после войны, отвечала всем требованиям того времени. Да и сейчас эта система может служить образцом в подготовке высококвалифицированного авиационного инженера-конструктора. В ее основе лежали теоретические и практические предметы общего машиностроения с последующим усвоением методов комплексного конструирования самолета. Она сочеталась с интенсивной физической подготовкой в первые два года обучения.

Отличие нашей системы подготовки от американской в развитии у студентов практических навыков конструирования деталей, узлов, агрегатов и самолета в целом. Если дипломный проект студента-самолетчика МАИ — это готовый проект самолета с подробной компоновкой и проработкой конструкции одного из агрегатов, то у американцев — только теоретическое обоснование облика самолета.

На первых двух курсах мы изучали комплекс дисциплин, составлявший основу инженерного образования. Хотя во многих дисциплинах использовались примеры из авиации, два предмета на первом курсе были непосредственно связаны с нашей будущей специальностью. Это «История авиации» и «Основы авиации». О первом я Уже упоминал выше, а о втором стоит вспомнить подробнее.

Дисциплину «Основы авиации» обеспечивала наша выпускающая кафедра «Конструкция и проектирование самолетов». Были лекции в большой аудитории для всего курса и лабораторные занятия по группам в ангаре кафедры, где были представлены несколько современных самолетов, отдельные агрегаты и узлы с наиболее интересными конструкторскими решениями. Это была и лаборатория и музей одновременно Здесь-то мы уж отводили душу. За четыре часа одной лабораторной работы мы успевали не только нарисовать подробный эскиз целого агрегата с сечениями и выносными видами, но и побродить и осмотреть другие очень привлекательные экспонаты. «История авиации» и «Основы авиации» с первого курса привили нам глубокий интерес к будущей специальности.

Интересный казус приключился у нас на лекции по химии. По радио сообщили, что американцы взорвали первую экспериментальную водородную бомбу. В перерыве студенты попросили нашего профессора химии прокомментировать это сообщение. Он с энтузиазмом, показывая указкой на висевшую таблицу Менделеева, наглядно объяснил, что это чистой воды дезинформация, чтобы нас запугать.

— Посудите сами, — говорил он, тыкая указкой в водород, — это же легкий, двухатомный элемент. Чего же здесь еще можно разлагать для получения энергии?

Он не знал, что в водородной бомбе идет реакция синтеза, а не разложения, как в атомной.

В большинстве теоретических курсов лекции подкреплялись большим числом часов практических занятий, посещение которых было обязательным. В мастерских Экспериментального завода МАИ каждый студент выполнял зачетную работу на уровне третьего рабочего разряда. Там мы последовательно обучались основным рабочим специальностям. О чем я с благодарностью вспоминаю всю жизнь.

Помню, как в сварочной мастерской я так увлекся процессом электросварки узла, что не заметил, как капля раскаленной стали попала в щель моего асбестового костюма, и из меня пошел дым. Когда меня толкнули и начали поливать водой, то выяснилось, что мои шерстяные брюки прилично подгорели.

На кафедре иностранных языков я записался в подгруппу английского, хотя в школе учил немецкий. Тогда я полагал, что Германия разгромлена и все новые достижения в авиации следует ожидать в англоязычных странах. Мы были приятно удивлены, когда к нам в аудиторию вошел наш преподаватель английского. Стройный и подчеркнуто подтянутый, в прекрасном сером костюме и с бабочкой на белоснежной рубашке.

— Хау ду ю ду, лэди энд джентльмены Ай эм еоур тичер, мистер Гольд.

Он знал английский не только по учебникам. Непривычно часто улыбался и обладал невероятным терпением, стараясь научить нас непривычному произношению. Он же по своей инициативе учил нас хорошим манерам, этикету и искусству красиво одеваться.

Начертательная геометрия в лице известного на всю страну профессора Четверухина, а также черчение с рисованием позволили нам развить пространственное мышление. По двум проекциям замысловатой детали быстро построить третью — этот навык остался на всю жизнь и очень помогал мне потом в работе конструктора.