Она неторопливо обходила самые лучшие бутики с самыми красивыми продавщицами и самыми изысканными, тщательно продуманными интерьерами; все портили только ужасные покупатели: богатые азиаты, вызывавшие самое искреннее возмущение; толстые обеспеченные австралийцы, которых она презирала; томные анорексичные австралийки, способные вызвать разве что жалость; ну а безденежных «уэсти», глазевших по сторонам чуть ли не сворачивая шею, она просто ненавидела. «Столько красоты, – думала Куколка, – на службе у такого безобразия! Столько безобразного, ищущего здесь возможность как-то скрыть эту свою безобразность!» И все же в каждом из этих покупателей она видела себя: раненое животное, отчаянно стремящееся скрыть ото всех смертельную рану.
Наконец Куколка начала одеваться. Она выбрала красивое белье – трусики и бюстгальтер из бледно-зеленых кружев, расшитые маленькими нежно-розовыми цветочками и украшенные кристаллами Сваровски. Она просто обожала ощущение нежного белья на собственной коже, такое чувственное, такое потаенное, почти такое же, как если бы ее тело было обернуто всеми $49 700. Затем она с некоторым усилием натянула любимые джинсы от Versace, украшенные фальшивыми бриллиантами, и вдела ремень в виде золотой цепи. Верхнюю часть тела она прикрыла маленькой черной маечкой, на которой ярко горели волшебные буквы D&G, логотип самой любимой ее фирмы.
Экипированная подобным образом, Куколка снова вышла на улицы ночного Сиднея, бурно праздновавшего Mardi Gras. Там, собственно, все было так же, как и когда она ехала домой. И в воздухе витали те же запахи Азии: еды, потных людей, мочи и смога. Куколка прошла мимо аборигена, который всегда спал голышом прямо на подъездной дорожке за углом; мимо знакомых любителей мороженого; мимо стариков, совершавших неторопливую прогулку; мимо группы знакомых попрошаек, и один из них даже мило помахал ей рукой; мимо почти истлевшего, кишевшего червями трупа кошки. Она чуть не упала, поскользнувшись на брошенном кем-то шприце, и вдруг услышала:
– Эй, а я тебя знаю!
Куколка невольно притормозила, оглянулась и увидела перед собой нищего, который, несмотря на жару, был одет в старую коричневую косуху.
– Я тебя видел, когда ты с другими девчонками из клуба выходила. У вас там небось богатенькие клиенты бывают. Вы, девочки, понимаете, что к чему, так что парочка баксов – для тебя сущий пустяк. – От попрошайки жутко воняло, он был страшно грязен, кожа сплошь в каких-то струпьях, но глаза у него сияли той сверкающей голубизной, какую Куколка видела только в документальных фильмах о покрытых льдом водных источниках. – Между прочим, мой старший братец меня в задницу трахал, – спокойно сообщил он. – Мне тогда всего двенадцать стукнуло, а он меня все трахал и трахал. Хотел, чтобы и у меня был СПИД, как у него. Хорош братец, да? Не буду врать: очень ширнуться нужно. Ты уж помоги мне, пожалуйста, а?
– Двенадцать? – переспросила Куколка.
– Ну да, двенадцать, – подтвердил он, отчего-то растерявшись, и прибавил: – Но мне и пятерки хватит.
Куколка открыла сумочку и протянула ему стодолларовую купюру.
А где-то садилось солнце.
20
Над охваченным безумным весельем городом уже повисла жаркая влажная ночь, точно тяжелым грязным половиком накрыв на улицах истекавшие потом стотысячные толпы праздновавших. Повсюду сновали полицейские, но люди, испуганные обнаруженными на стадионе бомбами, безропотно смирились с подобными мерами предосторожности. Впрочем, ни воспоминания о бомбах, ни присутствие полицейских не могли испортить настроение тем, кто желал посмотреть на самый большой в мире гей-парад.
Липкая вонь похоти, наркотиков и пролитого пива плотным облаком висела над толпой полуобнаженных мужчин и женщин, самозабвенно танцующих безумный танец под какофонию сплетающихся друг с другом мелодий. В толпе, сплошным потоком текущей по Оксфорд-стрит, было множество различных мужчин – худых и толстых, с роскошными мускулами и могучей, как у быка, грудью, и тонких, изящных, в плотно облегающем тело серебристом люрексе. Каждая отдельная группа имела своего предводителя: фею, эльфа, тамбурмажора, фараона или ковбоя в широкополой шляпе – и все они танцевали. Толпа ревом приветствовала и Dykes on Bikes, и Scats with Hats, и все это объединяла громобойная феерия дешевых фейерверков, пронзительных полицейских свистков и грохочущей музыки – техно, рэпа и баллад, исполняемых звездными геями.