Неизвестный террорист

– Они выглядят поистине изысканно, не правда ли? – сказал он и, подняв узловатый палец с подлокотника инвалидного кресла, указал на головки декоративных гвоздей, которых все еще касалась рука Куколки. – Хотя, возможно, у тебя они особого интереса и не вызывают. – Он всегда говорил нечто подобное, если видел, что она явно чем-то заинтересовалась. Куколка столько раз проходила мимо этого шкафа, однако вплоть до сегодняшнего дня не замечала его прихотливого очарования – как, впрочем, и очарования многих других вещей в доме Моретти. – Мне эти выкованные вручную гвозди сделали на заказ в Марокко, – продолжал Моретти. – Точно такие же гвозди ковали вручную еще в эпоху Ренессанса. Мне, например, они очень нравятся. Но, на твой взгляд, возможно, интереснее сам шкаф. Тебе всегда интереснее само тело, а не те мелочи, из которых это тело создано.

В необычном доме Фрэнка Моретти было столько красоты, что с каждым новым визитом Куколке становилось все труднее эту красоту выносить; ей казалось, что каждая картина, каждая фотография, каждая сделанная вручную вещица, каждая инсталляция, завоевавшая премию по архитектуре, и даже ноты Шопена на рояле – все это пребывает в сговоре с тем человеком, который проглотил солнце, и они вместе пытаются внушить ей, что он, хозяин всего этого, значит очень много, а она, Куколка, – очень мало.

– Понимать красоту не так-то легко, – продолжал Моретти. – Когда ты ее понимаешь, то вид безобразного способен причинить тебе острую, порой невыносимую боль. Впрочем, тебя-то, скорее всего, подобные вещи совершенно не тревожат. И никакой боли при виде безобразного ты не испытываешь.

Куколка слушала этого странного маленького человечка в инвалидном кресле с большими, как у насекомого, глазами, которые так и сверкали за стеклами огромных очков, и ей в голову вдруг пришла жестокая мысль: «Если это действительно так, что же он-то должен чувствовать каждый раз, когда видит себя в зеркале, посещая ванную?»

– Его я тоже специально заказывал, – продолжал Фрэнк Моретти, и Куколка догадалась, что теперь он говорит о шкафе. – Я называю его «музеем человеческой комедии». – Он подкатился поближе к Куколке, которая все еще водила рукой по тонкой резьбе. – Хочешь заглянуть внутрь?

Она никуда не хотела заглядывать, но раз уж здесь оказалась – слушает, рассматривает что-то и ни о чем не думает, – то это, пожалуй, было бы весьма приятной отсрочкой обязательного дальнейшего «приватного шоу», и она утвердительно кивнула. Моретти и раньше показывал ей разные и порой довольно странные коллекции: деревянные ассирийские таблички с вырезанным на них именем владельца; мумии египетских кошек; яйца птиц, давно не встречающихся в природе. Чаще всего это вызывало у нее скуку и раздражение, но сегодня она в кои-то веки была ему благодарна за возможность отвлечься от собственных мыслей.

На верхней крышке шкафа стоял резной деревянный слоник, и Моретти попросил Куколку подать ему эту фигурку. Взяв слоника маленькими ручками, он приподнял ему хобот, и под хоботом оказался тайничок, в котором лежал ключ от шкафа. Моретти подал и слоника, и ключ Куколке и попросил ее отпереть дверцу шкафа.

Внутри оказалась дюжина узких ящичков. Кресло Моретти заскрипело, и он, подъехав поближе, выдвинул один из них, а затем извлек из него пожелтевший от времени листок бумаги с напечатанным на нем иностранным текстом.

– В наше время даже ты, должно быть, сочла бы это комичным, – сказал Моретти. – Это официальное письмо из тайной полиции Сталина, написанное в 1937 году и сообщающее некой женщине, что ее муж приговорен к десяти годам заключения без права переписки. Подобный приговор мог означать только одно: его попросту расстреляли во время всеобщей политической чистки. – Моретти усмехнулся. – Остроумные они были ребята, эти старые чекисты.

Затем из другого ящичка в нижнем ряду он вытащил что-то вроде мачете, лезвие которого было покрыто какими-то темными значками, и сказал, что этот нож из Руанды. А из ящика в среднем ряду была извлечена старая проржавевшая жестянка, на которой был изображен череп и на желтом фоне выцветшей красной краской было написано: «Циклон-Б».

– А выглядит как албанская томатная паста! – снова усмехнулся Моретти.

Похоже, он чувствовал себя по-настоящему счастливым, роясь в экспонатах этого маленького музея человеческой подлости, и каждая вещь по-своему забавляла и даже восхищала его. Он напоминал Куколке ребенка, заново открывшего ящик с забытыми старыми игрушками. В шкафу у него хранились весьма странные сувениры, напоминавшие о резне и геноциде в разных уголках земли. В Камбодже. В Гватемале. В Китае. А пара сношенных башмаков, как он уверял Куколку, были из массового захоронения армян, шедших на смерть в 1916 году.