Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

Осмысливая последнюю статью И. Троцкого о Пиранделло, нельзя не обратить внимание на то, что скептически высказываясь на «советскую» тему, писатель ни словом не обмолвился об одной своей попытке выйти на советскую сцену. В 1930 г. в № 1 журнала «Вестник иностранной литературы» была опубликована статья Луначарского. Ее первоначальный вариант начинался так²⁸¹:

Знаменитый итальянский драматург Пиранделло прислал мне авторизованный перевод своей последней пьесы с просьбой проредактировать его и помочь ему осуществить постановку этой пьесы на одной из московских сцен.

— а затем следует весьма комплиментарная характеристика творчества итальянского драматурга и рекомендация поставить его последнюю пьесу на советской сцене. В СССР Пиранделло печатали, но ни один из советских театров, в том числе и московский Камерный театр Таирова, имевший богатый репертуар пьес западных драматургов, не ставил его пьесы на сцене. Возможно, именно Таиров посоветовал Пиранделло обратиться с личной просьбой к Луначарскому²⁸². Однако знаток сценического искусства и драматург, Луначарский был в 1929 г. смещен с поста наркома просвещения, и его влияние на репертуарную политику перестало быть определяющим. Поэтому, несмотря на его одобрение, пьеса итальянского драматурга «Нынче мы импровизируем» так и не была поставлена на советской сцене. Естественно, что Пиранделло был разочарован и даже обижен таким невниманием к своей особе и не горел особым желанием посетить СССР.

Новое лихолетье: «Третий Рейх» и конец «русско-еврейского Берлина»

1933 год стал для И.М. Троцкого одновременно и знаковым, и переломным. С одной стороны, воистину историческое событие: русская литература в лице Ивана Бунина отмечена Нобелевской премией — успех, достигнутый во многом благодаря его усилиям; с другой — крах самого благополучного в бытовом отношении периода его эмигрантской жизни. На пороге своего шестидесятилетия И.М. Троцкий столкнулся с необходимостью коренной ломки своего жизненного уклада. Он вновь стал беженцем без определенного места жительства и перспектив на будущее.

Причиной столь драматических изменений в его судьбе явилась гибель либерально-демократической Веймарской республики, где Илья Маркович, несмотря на эмигрантский статус, вполне благоденствовал. Германия превратилась в тоталитарный «Третий Рейх».

И коммунисты, и нацисты ненавидели демократию, но в отличии от «пролетарского интернационализма», германский нацизм исповедовал патологический антисемитизм.

«Коричневая чума» уничтожила «русский Берлин». Большей части его обитателей, в первую очередь еврейского происхождения, пришлось покинуть приютивший их пятнадцать лет назад город²⁸³. И.М. Троцкий сделал это одним из первых. Его бывший коллега «русскословец» А.Ф. Аврех сообщал в уже упоминавшемся письме к главному редактору газеты «Сегодня» М.С. Мильруду от 29 апреля 1933 г.

...неистовствует проклятый Гитлер, и Троцкий удрал из Берлина, бросив все имущество, в числе коего имеется и дом²⁸⁴.

В отличие от своих соратников по общественной деятельности — А. Гольденвейзера, Я. Фрумкина, И.В. Гессена, Г.А. Ландау, Л. Брамсона и др., которые не спешили покидать Берлин, надеясь, что все уляжется и за антисемитскими эксцессами первых месяцев нового режима последует период стабилизации, Илья Маркович никаких иллюзий на сей счет не питал. Впрочем, не он один. Уже к весне 1933 г. численность еврейского населения города снизилась со 160 до 1о тысяч человек²⁸⁵.

Если внимательно читать публицистику И.М. Троцкого, нельзя не отметить один любопытный факт: в течение более чем четверти века, колеся по Европе и рассказывая в своих репортажах о различных языках, он никогда не упоминает о немцах. Навряд ли здесь можно говорить об антипатии. И.М. Троцкий был вполне укоренен в немецкой ментальности, и в немецкоязычном пространстве чувствовал себя как рыба в воде. Ведь не только же потому, что в молодой Веймарской республике было самое либеральное эмиграционное законодательство и огромная русская колония, перебрался он из Скандинавии в Берлин! По-видимому, немцы для него были и ближе, и понятней, чем остальные европейцы. Он точно знал, как в их среде надо себя вести, и что от них можно ожидать. Для эмигранта подобного рода восприятия среды обитания — серьезный фактор, а зачастую и гарантия благополучного существования.

Но по тем же причинам Троцкий, похоже, чувствовал ситуацию глубже и, как прагматик, видел дальше, чем его соратники, склонные к теоретизированию, а вследствие этого и идеализации реальности.

В своем ходатайстве № 170128 от 22 октября 1952 г., поданном на основании Закона о возмещении убытков жертвам национал-социализма²⁸⁶, он называет датой своего бегства из Берлина²⁸⁷ 31 марта 1933 г., указав, что в то время являлся «лицом без гражданства»; в графе «Профессия по образованию» стоит «Инженер», а «Занятия в настоящее время» — «Предприниматель и редактор».