Неизвестный В. Я. Пропп

Владимир Яковлевич убежден, что все русские церкви просты по своим формам, и эта простейшая форма полна благородства. Тайна пропорций древних русских храмов очаровывает всякого, но пока что никто не объяснил, не раскрыл эту тайну. К великому сожалению, многие из культовых сооружений обезображены поздними пристройками. «Гениальные зодчие создают совершенные по формам произведения», но проходит какое-то время и к храмам начинают пристраивать «всякие полезные помещения», которые «надо мысленно убрать, а при реставрации — уничтожить».

Владимир Яковлевич спрашивал, много ли я видела деревянных церквей на Севере. Его они очень интересуют, т. к., видимо, могут объяснить происхождение особого типа древних русских храмов, где вместо куба с покрытием и главой (главами), когда все осознается как составные части сооружения, имеем цельное, устремленное вверх, взлетающее ввысь здание — шатровые церкви. А ведь действительно, именно они — истинные храмы Вознесения. Владимир Яковлевич считает, что шатровые церкви вызывают иные религиозные чувства, чем традиционные приземленные православные храмы...

Недавно Владимир Яковлевич сказал, что не понимает звонниц и хочет для себя выяснить, когда появились на Руси колокола. Оказывается (об этом я никогда не задумывалась), первые храмы не имели колоколов и службы проходили без колокольного звона.

...Почему Киевская София имеет пять апсид, а Новгородская — три? Владимир Яковлевич говорит, что, к своему удивлению, нигде не смог об этом прочитать. Видимо, только по отношению к алтарной апсиде следует говорить как об имеющей сугубо религиозный смысл. Все боковые апсиды вызваны художественными соображениями, имеют, как сказал Владимир Яковлевич, «архитектурный смысл».

...Был интересный разговор о смысле и значении молчания, пауз, остановок <...> Древнерусские зодчие тоже знали силу и мощное воздействие молчания и «гармонического спокойствия». Такой видится Владимиру Яковлевичу гениальная церковь Покрова Богородицы на Нерли. В ней есть некая интимность, это не государственный храм, он рассчитан не на граждан, а на обычных людей, здесь надо молиться молча, ибо главное воздействие — «воздействие красотой».

Рассуждение Владимира Яковлевича о Новгородской Софии: «Всякое нарушение симметрии испытывается как нарушение истинной художественности. Шестой купол на Софии пристроен позже и нарушает ее гармонию. Ради него изменена крыша. Левая сторона сохраняет исконную форму: два полукружия. Мне кажется, что пристроены еще две части с покатой прямой кровлей, в которых нет ничего художественного. Если мысленно убрать эти казенные пристройки, храм воссияет в своей первозданной гениальной простоте и пропорциональности. Это не интимный храм молитвы, это символ новгородской независимой и гордой государственности <...>. Тип иной, чем черниговская Пятница на Торгу. Тот устремлен ввысь от земли, этот — покрывает землю. Там один купол — взлетающий вверх, здесь их пять, представляющих собой земное покрытие».

О Дмитриевском соборе во Владимире: «Уже выработавшийся прекрасный тип одноглавой церкви. Великолепно сохранился. Все исконно. Полностью симметричен. Скульптурные украшения портят храм. Любая скульптура древнерусского искусства есть неоригинальная, чуждая ему составная часть. Скульптура передает вещи (людей) в реальном пространстве. Икона мысленно непереносима ни в какое пространство, она оттиск душевного пространства верующих. Поэтому всякая телесность, всякое внесение реального пространства или перспективы в иконах есть признак не прогресса, а деградации. Рельефные украшения стенам русских храмов не нужны».

О. Н. Гречина. Человек другой цивилизации

Большой доходный дом по улице Марата № 20 имел три двора, и в глубине третьего слева стоял маленький флигель в два или три этажа, весь окруженный, как венком, поленницами распиленных и расколотых дров, доходивших до уровня окон первого этажа и, как водится, сверху укрытых от дождя и злоумышленников кусками толя и старого железа.

Слева, у подножия лестницы, была разбухшая от сырости обитая мешковиной дверь, видимо, бывшей дворницкой. Когда дверь отворялась, нужно было еще спуститься по ступенькам вниз в небольшую комнату, которая служила одновременно прихожей, столовой и кухней. Сюда же выходили двери двух комнат и уборной. Воздух в квартире был сырой и спертый (от дров), было всегда холодно.

Придя в этот дом впервые, я в смущении и недоумении остановилась на пороге: может ли быть, что в такой убогой квартире живет профессор ЛГУ, известный ученый Владимир Яковлевич Пропп?