Неизвестный Жуков - портрет без ретуши в зеркале эпохи

М.М. Пилихин вспоминал: "Осенью 1914 года Александр ушел тайно от родителей добровольцем защищать свою Родину. Москва уже была переполнена ранеными и калеками. Приглашал Александр и Георгия, но он почему-то отказался. Александр с фронта прислал письмо, где писал: "Я, сын своей Родины, не мог оставаться без участия". Его на фронте тяжело ранило, и он был эвакуирован в госпиталь в Москву. Из госпиталя Александра выписали инвалидом, он вернулся домой к отцу в ноябре 1917 года. Потом уехал в деревню Черная Грязь проведать маму, которая с дочками занималась крестьянским хозяйством. Александр пробыл в деревне до февраля 1918 года и записался добровольцем в Красную Армию. Защищая революцию от белогвардейщины, погиб в боях под Царицыным".

Жуков в "Воспоминаниях и размышлениях" несколько иначе оценивает патриотический порыв своего двоюродного брата:

"Под влиянием пропаганды многие молодые люди, особенно из числа зажиточных, охваченные патриотическими чувствами, уходили добровольцами на войну. Александр Пилихин тоже решил бежать на фронт и все время уговаривал меня.

Вначале мне понравилось его предложение, но все же я решил посоветоваться с Федором Ивановичем - самым авторитетным для меня человеком. Выслушав меня, он сказал:

"Мне понятно желание Александра: у него отец богатый, ему есть за что воевать. А тебе, дураку, за что воевать? Уж не за то ли, что твоего отца выгнали из Москвы, не за то ли, что твоя мать с голоду пухнет?.. Вернешься калекой - никому не будешь нужен".

Эти слова меня убедили, и я сказал Саше, что на войну не пойду. Обругав меня, он вечером бежал из дому на фронт, а через два месяца его привезли в Москву тяжело раненым.

В то время я по-прежнему работал в мастерской, но жил уже на частной квартире в Охотном ряду, против теперешней гостиницы "Москва". Снимал за три рубля в месяц койку у вдовы Малышевой. Дочь ее Марию я полюбил, и мы решили пожениться. Но война, как это всегда бывает, спутала все наши надежды и расчеты. В связи с большими потерями на фронте в мае 1915 года был произведен досрочный призыв молодежи рождения 1895 года. Шли на войну юноши, еще не достигшие двадцатилетнего возраста. Подходила и моя очередь.

Особого энтузиазма я не испытывал, так как на каждом шагу в Москве встречал несчастных калек, вернувшихся с фронта, и тут же видел, как рядом по-прежнему широко и беспечно жили сынки богачей. Они разъезжали по Москве на "лихачах", в шикарных выездах, играли на скачках и бегах, устраивали пьяные оргии в ресторане "Яр". Однако считал, что, если возьмут в армию, буду честно драться за Россию.

Мой хозяин, ценивший меня по работе, сказал: "Если хочешь, я устрою так, что тебя оставят на год по болезни и, может быть, оставят по чистой". Я ответил, что вполне здоров и могу идти на фронт. "Ты что, хочешь быть таким же дураком, как Саша?" Я сказал, что по своему долгу обязан защищать Родину. На этом разговор был закончен и больше не возникал.

В конце июля 1915 года был объявлен досрочный призыв в армию молодежи моего года рождения. Я отпросился у хозяина съездить в деревню попрощаться с родителями, а заодно и помочь им с уборкой урожая".

Георгий Константинович нарисовал портрет юноши-скорняка, не желающего участвовать в "империалистической бойне" добровольно, но считающего бесчестным уклониться от исполнения воинского долга, когда пришла пора призываться вместе со сверстниками. Для пущей убедительности введен монолог революционно настроенного мастера Колесова, якобы даже читавшего большевистские газеты "Звезда" и "Правда". И обличения в адрес Александра Пилихина: идет-де защищать отцовские капиталы. Правда, отец, как ни странно, этому благородному порыву сына всячески препятствует, и Саше приходится бежать на фронт тайно от родителей. Самое же главное: мы ведь знаем, что он сражался в рядах Красной Армии, куда вступил добровольно, и погиб "за дело рабочих и крестьян", если использовать официальную советскую терминологию. Хотя, наверное, в не меньшей мере им двигали патриотические мотивы: в феврале 1918 года Германские войска вторглись в Советскую Россию.

И второй сын богатея Пилихина, Михаил, воевал на стороне красных, а не белых, как, казалось, должна была подсказать логика защиты отцовского капитала. А потом благополучно служил шофером в НКВД. Да и капиталов-то, в сущности, к 17-му году у жуковского дяди уже не было. Как вспоминает Михаил Михайлович, в 1916 году отец ликвидировал свое предприятие. То ли конъюнктура военного времени была неблагоприятна, то ли Пилихин-старший гениально предвидел, что скоро начнут "экспроприировать экспроприаторов", и поспешил избавиться от мастерской. Так или иначе, Михаил Артемьевич благополучно перенес все бури революции и гражданской войны и умер в своей постели. А останься он "буржуем", глядишь, не миновал бы его красный террор. Спокойно могли расстрелять как заложника. И сыновья-красноармейцы бы не спасли.