Неизвестный Жуков - портрет без ретуши в зеркале эпохи

Почувствуйте разницу между двумя вариантами одного и того же рассказа. В мемуарах Жуков подчеркнуто корректен по отношению к опальному Ерёменко. Там кандидатуру Рокоссовского предлагает мифический "кто-то", но не сам Жуков. На заседании ГКО никто Ерёменко не ругает, и Сталин просто говорит, что сейчас не время обижаться, и не делает унижающих Андрея Ивановича предложений отправиться в резерв или лечь в госпиталь подлечить ногу. Он просто предлагает Ерёменко возглавить новый фронт. Так и было в действительности. Штаб Сталинградского фронта 1 января 1943 года стал штабом нового Южного фронта, наступающего на Ростов. А в госпиталь с открывшейся старой раной Ерёменко отправился только в феврале. В этом отношении текст мемуаров явно правдивее. Зато письмо Соколову содержит внушающее доверие признание, что Жуков первым предложил кандидатуру Рокоссовского на пост командующего войсками, остающимися под Сталинградом. Как не порадеть старому другу! А вот выступление Берии в поддержку Ерёменко выглядит совершенно легендарным. Лаврентий Павлович в 60-е годы давно уже превратился в мифологического злодея, советы которого в целом хороший, но порой заблуждающийся Сталин, как правило, не слушает. Возьмем хотя бы мемуары авиаконструктора А.С. Яковлева "Цель жизни". Там Берия требует у Сталина 50 тысяч винтовок для формируемых дивизий НКВД и, чтобы продемонстрировать присутствующим особую близость с вождем, начинает говорить по-грузински. Но достигает обратного эффекта. Взбешенный Сталин на грузинский не переходит, а заявку урезает до 10 тысяч винтовок. Так же и у Жукова: Берия заговаривает со Сталиным по-грузински, но в итоге его предложение проваливается. Георгий Константинович знал, как дискредитировать в глазах своего любознательного корреспондента более чем разумные доводы в пользу назначения Ерёменко. Достаточно вложить их в уста столь одиозной личности, как Берия.

Но с чего вдруг Лаврентию Павловичу поддерживать Андрея Ивановича? Конструируя легенду, Жуков, несомненно, вспомнил статью Ерёменко, появившуюся в "Огоньке" в 1952 году и посвященную единственной поездке Верховного Главнокомандующего к линии фронта. В августе 1943 года Сталин в сопровождении Берии посетил освобожденные несколько месяцев назад Гжатск и Ржев, и в Ржеве встретился с командующим Калининским фронтом Ерёменко. После статьи Ерёменко даже была нарисована замечательная картина; три богатыря - Иосиф Виссарионович, Андрей Иванович и Лаврентий Павлович на фоне ржевского моста через Волгу, разрушенного немцами при отступлении. Но очень скоро изображение Берии пришлось соскабливать с холста. Эту операцию завершить не успели, поскольку уже и Сталин перестал быть героем эпических полотен. Картина сгинула в запасниках. Вот откуда в памяти Георгия Константиновича связь Ерёменко с Берией. Но эта первая встреча Андрея Ивановича и Лаврентия Павловича произошла только летом 43-го. В конце же 42-го они знакомы не были.

И вряд ли Сталин стал бы так уничижительно отзываться на людях о генерале, которого собирался назначить командовать важным, отнюдь не второстепенным фронтом. Тем более невероятно, что, звоня Ерёменко по поручению Верховного, Жуков рискнул бы добавить унизительную для Андрея Ивановича отсебятину. Из письма Соколову, вообще, получается, что Георгий Константинович очень своеобразно утешал Ерёменко: объяснял генералу, какой он никудышный полководец, повинный в том, что ликвидация окруженной группировки недопустимо затянулась. Кстати, в дневнике Ерёменко никаких грубостей со стороны Жукова в этом малоприятном разговоре не отмечено.

Скорее всего, в основном беседа протекала так, как она изложена в "Воспоминаниях и размышлениях". Только Ерёменко, конечно, сразу же догадался, что Жуков, а не Сталин предложил вместо него Рокоссовского. В письме же Соколову Георгий Константинович показал Андрея Ивановича плохим военачальником и не слишком привлекательным человеком в отместку за выступление Ерёменко с резкой критикой его, Жукова, на партийном пленуме в октябре 57-го.

Расстройство Ерёменко можно понять. Он-то, в отличие от Рокоссовского, участвовал в Сталинградской битве с самого начала, и его фронт выдержал самые тяжелые дни сражения за город. Андрей Иванович считал и честно писал об этом в дневнике, что, по справедливости, именно ему должны были поручить завершение операции. Ведь теперь оставалось, по сути, только принять пленных и собрать трофеи. Сопротивляться лишенная боеприпасов, горючего и продовольствия армия Паулюса уже не могла. А тут такая обида! Жуков дал возможность Рокоссовскому пожать лавры сталинградской победы, впервые в истории Великой Отечественной принять капитуляцию целой немецкой армии во главе со свежеиспеченным фельдмаршалом.