Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи

И здесь очевидная нелепость. Совершенно ясно, что приказ штаба армии никак не может быть доведен в письменном виде до каждого командира отделения. Приказ часто может быть отдан по телефону или по радио, и до взводных и ротных командиров дойдет только в устной форме. Появилось широкое поле для произвола особых отделов и заградительных отрядов, которые могли расстреливать и правого, и виноватого. Когда через шесть дней Сталин ввел осадное положение в Москве и прилегающих районах, он, возможно, ориентировался на формулировки этих жуковских приказов. Постановление ГКО от 19 октября гласило: «Сим объявляется, что оборона столицы на 100-120 километров западнее Москвы поручена командующему Западным фронтом генералу армии Жукову… Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте». И в соответствии с духом этого постановления Жуков на следующий день требовал от командования 5-й армии «безжалостно расстрелять» тех, кто «самовольно оставили фронт», «не останавливаясь перед полным уничтожением всех бросивших фронт». В тот момент он не думал, что рискует остаться вообще без солдат, если командарм-5 Л.А. Говоров будет буквально следовать данному требованию.

Тут я хочу привести один колоритный случай. Его рассказал мне известный историк Корнелий Федорович Шацилло, ныне покойный. В войну Корнелий Федорович служил офицером на флоте, был ранен и в госпитале познакомился с одним офицером штаба армии. Этот офицер рассказал Шацилло сцену, которую сам наблюдал: начальник штаба армии, генерал-лейтенант, стоял навытяжку, руки по швам, а маршал Жуков охаживал его по физиономии кожаными перчатками. Таким способом Георгий Константинович частенько «воспитывал» подчиненных, в том числе и в генеральских чинах. За что впоследствии удостоился многих нелестных эпитетов. Например, генерал-полковник авиации Георгий Филиппович Байдуков, вместе с Чкаловым и Беляковым свершивший легендарный перелет через Северный полюс, в 1985 году на советско-американской конференции, вспоминая фронтовой опыт, наградил своего тезку Георгия Константиновича Жукова кратким, но весьма выразительным определением — «зверюга». Впрочем, о Коневе, с которым тоже довелось вместе служить, Байдуков отзывался не лучше: «Он расстреливал меня дважды в день». В том же духе Главный маршал авиации А.Е. Голованов в беседах с поэтом Феликсом Чуевым отмечал, что Георгий Константинович «старался унизить, раздавить человека». Следует, однако, подчеркнуть, что мордобой в Красной Армии был повсеместным явлением и превратился в специфическое «средство руководства». Тот же Голованов рассказывал Чуеву и о Коневе вещи малоприятные:

«Конев иной раз бил палкой провинившихся. Когда я ему сказал об этом, он ответил: „Да я лучше морду ему набью, чем под трибунал отдавать, а там расстреляют!“. Жуков, к несчастью, подобной широтой натуры не отличался. Он мог и морду набить, и под трибунал отдать, и приказать расстрелять провинившегося на месте. Бывший комендант Большого Театра майор госбезопасности А.Т. Рыбин в своей книге „Сталин и Жуков“ приводит рассказ Н. Казьмина, офицера госбезопасности, состоявшего в войну при Жукове для особых поручений: „Однажды Жуков приехал к Сталину в особняк на Кировской. Была объявлена воздушная тревога. Подходя к метро „Кировская“, он увидел в одном из домов незамаскированное окно. Жуков повернулся ко мне и показал рукой на окно: „Ликвидируйте“. Я взял автомат на прицел и разрядил очередь по окну. Освещение мгновенно погасло“. Другие генералы и маршалы вовсю лупили подчиненных кулаками и палками, расстреливали за действительные и мнимые провинности, но вот стрелять по окнам нерадивых обывателей своей охране как будто не приказывали. Георгий Константинович и здесь был „первым среди равных“.