Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи

Строго говоря, Георгий Константинович влез здесь не в свою епархию. Командующему армией на месте должно быть виднее, как именно проводить наступление. Жуков же недвусмысленно давал понять командарму, что может сам отдать приказы соединениям армии: «Согласен обождать день, чтобы Вы убедились, что кроме потерь, у Вас ничего не получится…». Власов же, хотя и не имел академического образования, был достаточно грамотным военачальником (о моральных качествах сейчас речь не идет). И его приказы даже звучали порою толковее жуковских. Например, 4 января 1942 года Андрей Андреевич издал специальный приказ «Об организации боя», где обязал командиров лично проводить разведку перед наступлением и «на местности устанавливать взаимодействие с артиллерией и танками по времени и рубежам». Власов, как и Жуков, требовал:

«Не распылять своих сил и средств на широком фронте, а стремиться бить противника на узком фронте всей массой огня артиллерии, минометов и живой силы. Стремиться обходить укрепленные населенные пункты противника — ни в коем случае не бить его в лоб, а бить там, где он не ожидает». Наблюдательные пункты артдивизионов командующий 20-й армией приказал иметь непосредственно на КП командиров батальонов, чтобы можно было скорейшим образом выполнять заявки пехоты «по огневому воздействию на противника». Все положения этого приказа очень разумные и, в отличие от жуковского приказа о сбережении солдатских жизней, вполне конкретны. Но с власовским приказом та же беда: исполнялся он из рук вон плохо, и сам командующий армией часто распылял силы и предпринимал плохо подготовленные лобовые атаки, на что ему справедливо указывал Жуков».

Одну из безумных фронтальных атак в августе 41-го под Киевом, предпринятой руководимой Власовым 37-й армией, запечатлел немецкий офицер в письме родным: «…С расстояния в 600 метров мы открыли огонь, и целые отделения в первой волне атакующих повалились на землю… Уцелевшие одиночки тупо шли вперед. Это было жутко, невероятно, бесчеловечно. Ни один из наших солдат не стал бы двигаться вперед. Вторая волна тоже понесла потери, но сомкнула ряды над трупами своих товарищей, павших в первой волне. Затем, как по сигналу, цепи людей начали бежать. С их приближением доносилось нестройное раскатистое: „Ура-а-а!“… Первые три волны были уничтожены нашим огнем… Натиск четвертой волны был более медленный: люди прокладывали путь по ковру трупов… Пулеметы раскалились от непрерывного огня, и часто приходилось прекращать стрельбу для замены стволов… Количество, продолжительность и ярость этих атак совсем истощили нас и довели до оцепенения. Не буду скрывать, они испугали нас… Если Советы могут позволить себе тратить столько людей, пытаясь ликвидировать даже незначительные результаты нашего наступления, то как же часто и каким числом людей они будут атаковать, если объект будет действительно очень важным?»

Подобные атаки, призванные истощить врага, завалить его трупами атакующих, были обычным явлением и во время наступления на западном направлении в конце 41-го и в 42-м году практически во всех армиях Западного и Калининского фронтов. У того же Власова одна только 352 стрелковая дивизия к концу января понесла настолько тяжелые потери, что насчитывала всего 150 штыков. Такая же картина была и в других армиях. Жуков и Конев стремились быстрее разгромить противника, торопили с наступлением командармов. Те нажимали на командиров дивизий, последние, в свою очередь, на командиров полков и т. д.