При ближайшем рассмотрении жуковские объяснения оказываются шиты белыми нитками. Взять хотя бы денежные дела. Георгий Константинович пишет, что полностью вернул Серову 50 тысяч марок, данных на представительские расходы, ни пфеннига не потратив. Но ведь представительские расходы у советской военной администрации были, да еще какие! Интересно, один тот прием 7 ноября 1945 года, когда Жуков с Эйзенхауэром, уединившись, вкушали изысканные деликатесы и напитки, во сколько обошелся? Но Серов наверняка поставил Георгия Константиновича в известность, что отчетность по трофейным 80 миллионам марок уничтожена. Поэтому Жуков мог уверенно говорить, что ни 50 тысяч, ни 500 тысяч марок у Серова не брал, зная, что и Иван Александрович здесь не подведет. Ведь для Серова признание в передаче Жукову сотен тысяч марок на бесконтрольные расходы было равносильно признанию в соучастии в хищении государственных средств. Сколько же рейхсмарок в действительности получил Жуков от Серова в Германии — мы уже никогда не узнаем. Фраза же, что он, Жуков, мог бы при желании присвоить выданные Серовым марки, лишена всякого смысла. Ведь в СССР рейхсмарки уже несуществующего германского государства стоили не дороже, чем бумага, на которой были напечатаны. Марки как раз и надо было потратить в Германии на золото, антиквариат, картины, меха, ткани, сервизы, радиолы, обувь и другие дефицитные в Советском Союзе товары. Между тем в ответе на другие пункты заявления Сёмочкина Жуков невольно проговаривается о своих весьма немалых расходах. Тут и сервизы по 9 200 марок, и меха за 30 тысяч марок, 5-6 охотничьих ружей неназванной стоимости, но явно дорогих, и многое другое. Не знаю точно, какая зарплата была у Жукова в Германии, сколько марок он должен был получать ежемесячно. Однако подозреваю, что на одни меха могло уйти больше, чем заработал маршал за десятимесячное пребывание в Германии.
Оправдания 51-летнего вояки, прошедшего четыре войны, что он-де считал, что «все это поступает в фонд МГБ, так как дача и квартира находятся в ведении МГБ», что он «собирался передать куда-либо» ружья, гобелены, посуду и прочее, больше похожи на детский лепет. Неужели Георгий Константинович в самом деле думал, что обслуживающие его сотрудники МГБ отправят вывезенные из Германии ковровые дорожки в детские дома для чекистских сирот, а на трофейном серебре, вывезенном им, Жуковым, будут обедать и ужинать в столовой на Лубянке? И почему он целых полтора года собирался сдать ненужные якобы ему трофейные ценности в музеи, да так и не собрался? А то, что столовое серебро Георгий Константинович называет «ненужным барахлом», очень ярко характеризует маршала. Много ли тогда в России было людей, считавших барахлом серебряные вилки и ложки?
Абакумову, Телегину и Крюкову одним из пунктов обвинений на суде было хищение государственного имущества, иначе говоря — незаконное присвоение трофейных ценностей. Но всем трем эта статья шла только в качестве довеска к более серьезным политическим статьям — заговор и антисоветские высказывания. Жукова, на его счастье, Сталин судить не стал. Маршал еще был нужен диктатору. Поэтому Иосиф Виссарионович удовлетворился жуковским объяснением. Только спросил у Молотова, действительно ли Светлана дарила дочери Жукова кольцо с бриллиантом. Молотов это письменно подтвердил. Сталину в данном случае требовалось не доказательство невиновности Жукова, а подтверждение неформальных отношений министра иностранных дел с опальным маршалом, на случай, если все-таки придется дать ход делу о «заговоре Жукова». Насчет же трофеев ограничились тем, что основную часть их у маршала изъяли.