Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов

И я жил не в последнем веке,
И я знал замечательных людей,
Булатова — благородного человека,
Волкова — мастера интриганских затей,
Этого, как его / вставьте, кого хотите сами / — с которого взятки гладки,
Мальцева, в Платоне знающего толк,
Да и я был не последнего десятка
И всеми ими уважаем при том.

[1975, S. 17]

И я жил не в последнем веке,
И я знал замечательных людей,
Емельянцева — неприятного человека,
Шелковского — мастера деревянных затей,
Косолапова, с которого взятки гладки,
Бочарова, в Пушкине знающего толк,
Да и сам был не последнего десятка
И всеми ими уважаем при том.

[1975, S. 18]

И я жил не в последнем веке,
И я знал замечательных людей,
Захарова — вредного человека,
Орлова — мастера скульптурных затей,
Суконика, с которого взятки гладки,
Шафрана, в любви знающего толк,
Да и сам был не из последнего десятка,
И всеми ими уважаем при том.

[1975, S. 19]

Многие имена, звучащие в этих стихотворениях, принадлежат коллегам Пригова — художникам-концептуалистам (Булатову, Волкову, Шелковскому, Косолапову, Орлову), также упоминается известный пушкинист С. Г. Бочаров и другие менее известные, а то и вовсе не известные лица [597]. Формулы, используемые для характеристики персонажей, тоже спорны или просто смешны. Эту анкету можно сравнить с концептом,который отличается от «концепции» или «идеи» тем, что является определенным действием, принципом или рамкой, по правилам которого произведение искусства создается. Иными словами, повторяющийся контекст или рамка создают у читателя некие ожидания, которые контролируют ситуацию, ограничивая возможности выбора и заполнения пустых мест [598]. В принципе, каждый «концепт» — это новый подход, новый жанр [599]. В предыдущем примере в готовую рамку можно просто вставить любые имена неограниченное количество раз, и произведение будет готово. Вся соль будет в диалектике постоянных (повторяемых) и вариативных элементов.

Такую форму Пригов использовал многократно в течение многих лет с различными изобретательными вариациями. Первый самостоятельный сборник с серийной формой последовал вскоре после «Дистрофиков», в 1975 году, и назывался «Паттерны». (Английское слово «pattern» вообще было бы неплохим названием для серийных жанров, хотя по-английски это слово слишком многозначно.) Пожалуй, самая знаменитая серия — это приговские «Азбуки», которые он писал с 1980 года до своей смерти и которых существует больше восьмидесяти. Пригов создал целый ряд других серийных работ (напр. «Описание предметов» [1979], «Некрологи» [1980], «В смысле» [1990], «Обращения» [1985–1987]), но в рамках этой статьи мне бы хотелось остановиться на позднем цикле серий, изданных под названием «Три грамматики» (2003) [600].

Судя по авторским ремаркам и зная приговские творческие привычки, можно предполагать, что эти три «грамматики» являются (или должны были стать) частью более объемной серии аналогичных «грамматик». В Предуведомлении ко всему циклу Пригов вводит очень разумное определение «грамматик» как

неких постоянных, предзаданных данному процессу (пускай, и не метафизически, но только в пределах весьма длительного исторического опыта, исчезающего из пределов возможности охвата его не только отдельной личностью, но даже личностями коммунального объема и временной протяженности), правил сочетаний и порождения сочетаний неких фиксированных в культуре элементов, колеблющихся в небольших пределах, доступных однозначной идентификации (с. 9).