Неканоническое житие

Внутри этого добротного жилища металась некая жизненная сила. Вот она направилась к одному из окон, но путь ей преградил огонь; тогда все её силы устремились в верх, но и там был путь преграждён; и наконец — собрав всю себя в один узел, эта сила ушла в подвал. Если когда-нибудь эти места посетят люди, то им будет нелегко усмирить эти природные мощные энергии, подвергнувшиеся такому издевательству.

Михалыч снизошёл со своих небес и долго толковал старцу о причинах столь решительного шага. Мол, дело сделано, а значит, пора покидать эти гнилые места, где нет жизненного постоянства и отправляться туда, где и хлеб вкуснее и слаще молоко. Местом этим он назвал её величество Францию, где уже куплен подобный особняк, но окружённый другим воздухом. А России он оставит лишь пепел…

— Ты и там мне сослужишь службу, да и сам я на многое теперь готов — займусь перепродажей оружия, благо тылы мои теперь основательно прикрыты. Бросишь свои спиритуалы — и айда, в европейский бизнес! У тебя получится.

Старец был ошарашен этими словами. Глубокие познания в духовных науках вторили ему, что где-то есть ущемление его будущего; червь озабоченности глубоко грыз его изнутри. Надо что-то говорить, но что? Что? Для чего это всё небо, этот горящий лихой дом и страсть непременно увидеть Элеонору?

— У меня нет денег — сказал как отрезал Лазарь.

— Да ты богат как римский патриций, друг! — закричал Михалыч и уши его покраснели от неожиданности услышать подобную глупость. Он уже подумал, что не рехнулся ли этот чудак?

Загудел вертолёт. Квача прибежал с портфелем под мышкой, где был собран знатный компромат на многих лиц, обременённых властью и передал его беглому губернатору.

— Ну, всё! — выдохнул волновавшее Михалыч. — Теперь бы не разбиться, а то будет радость гробовщикам.

— Значит, Россия вам уже не нужна? — глубоко волнующе произнёс Лазарь.

— С того края земли будем думать о неё. Куда она денется?

Старец страшно бросил на этого родинопродавца взгляд. Некая сила давила на него коленом, била под дых, зажимала горло… Но как же Россия?

— Но ведь людей нельзя бросать на пол пути! — вскричал Лазарь и метнулся вырвать из рук Михалыча портфель с важными бумагами. — Русские всегда плохо жили, а был шанс дать им пищу, которая важнее каши с маслом…

Михалыч рассмеялся и стал махать руками.

— Да что ты мне мозги морочишь, дурачок деревенский! Хочешь чтоб я всю Россию кормил? Твоя духовная пища нужна только попрошайке у метро: ему деваться некуда, вот он и будет Бога искать как слепец — свет. А мне благополучие, комфорт нужен! Я хорошо и красиво жить хочу! А ты не хочешь?

Лазарь молча принялся садится в вертолёт. У него пропало всякое желание разговаривать.

Сын Михалыча Никита, насупившийся словно старый сом, показывая старцу полусогнутым пальцем в пол летательной машины, набиравшей высоту, тоненьким голоском говорил:

— Папа послал всех в жопу.

Бегущий казнокрад, заглушая нервический смех, оправил на ребёнке рубашонку и произнёс:

— Не в жопу, малыш, в крым-тара-рым!

Глава 8

Когда обвитый горячим воздухом вертолёт экс-губернатора коснулся площадки международного аэропорта Владивостока, Лазарь полузакрыв лицо газетой, совсем впал в прострацию: ему чудился город, окружённый дымом и пламенем, и дикий ор обезумевших глоток взывал к небу о спасении.

Состояния потери перспектив ещё более усилилось, когда он уже сидел в автозаке, в окружении двоих мордоворотов в форме полиции. Глубокие морщины разрезали усталое лицо Лазаря, превратив его в некое подобие маски вуду.

Через четыре дня, которые старец провёл в СИЗО, время удивительно нахально выпивало его соки, терзая струны души высокомерным обращением надсмотрщиков и сидельцев камеры. Один, с наколкой профилей Ленина и Сталина, обходя всякий раз как планер вокруг Лазаря, цедил сквозь жёлтые зубы: "Мать его…а ну его к собачим…"; эти гнусные слова повергали Лазаря в нестерпимый трепет, от чего тоска и жалость к себе самому сменилась страхом потерять управление над своим телом.

В кабинете у следователя, на подоконнике которого мухи смело сделали место последнего упокоения, старец, высморкавшись в платок, составлявший всё его богатство, мыслил как человек, потерявший надежду быть свободным: он улыбался невпопад, тихо говорил и везде вставлял шальное "Спасибо!" Чистосердечное признание, однако, он отказался подписать, не зная за собой никакой вины.

— Но это же Вы спалили усадьбу нашего губернатора — утверждая истину, говаривал несколько раз лысый следователь, туша в пепельнице вонючие сигареты.

Лазарь, прищурив глаза, отвечал:

— Ну что вы, куда мне болезному такие подвиги — я и в молодости Гераклом никогда не был, а вы такое мне приписываете…

Посмотрев на этого человека в авраамовой бороде, где волоски словно черви завивались и мешали друг другу, следователь поёрзал на стуле и начал с другого горизонта:

— Однако, Вы не отрицаете своё участие в этом зубодробительном телепроекте "Неканоническое житие", собирая всех любопытствующих всякий вечер?