Нехитрая игра порока

…Наш класс был самым недружным в школе. Легендарно худшим – те учителя, что проработали долго, удивлялись столь стойкой неприязни учеников друг к другу. В классе процветали зависть, наушничество и хамство. Никакой взаимной поддержки, каждый сам за себя. «Сброд эгоистов» – так называла нас наша классная, молодая преподавательница химии, еще полная амбиций, планов по воспитанию и авторских идей. Сломали ее быстро, к концу седьмого класса она как-то сникла, свой предмет вела словно нехотя, а классные часы проводила для галочки – мы все занимались чем хотели. Не знаю, задумывался ли еще хоть кто-то о причинах нашего пофигизма, но мы с Соней однажды пришли к выводу, что он, этот пофигизм, родом из детства. То есть из начальной школы. Ни один из нас не поминал добрым словом нашу первую учительницу Ирину Александровну Чмыреву, исчезнувшую из школы сразу же, как только мы перешли в пятый класс. Нет, точнее, не сразу – первую четверть у вновь поступивших первоклашек она отработала. Скандал с ее увольнением в связи с профнепригодностью замяли быстро. Родители, чей ребенок не побоялся рассказать дома о том, что учительница ругается матом, обзывает всех дебилами и не разговаривает, а «шипит», однажды целый урок стояли за приоткрытой дверью в класс и записывали на диктофон монологи Чмыревой. Не сразу поняв, что «зажравшиеся нувориши, нарожавшие сопливых слабаков», – это они, мама с папой этого ребенка лишь в ужасе переглядывались и качали головами. А после отнесли запись прямиком в кабинет директора. Жаль нас, бывших учеников Чмыревой, тогда никто не опросил, каждый мог бы добавить что-то свое. То, что фискалить нормально, нас убедила Ирина Александровна. Мотивация звучала примерно так: «Вы в классе все соперники. Каждый должен стремиться быть лучшим, а для этого нужно знать все слабые стороны противника. В конкурентной борьбе все средства хороши. Иначе, выйдя во взрослую жизнь, карьеры вы не сделаете». Нам, малышам, до борьбы, карьеры и взрослой жизни было так абстрактно далеко, что мы хорошо уяснили одно – донеся ей, какой плохой сосед по парте, ты получишь привилегии. Конечно, став старше, мы разобрались, что к чему, но – поздно. По сути, дружбой можно было назвать лишь наши с Соней отношения. Одноклассникам же было по-прежнему наплевать на все и всех, да и на учителей тоже. Они продолжали «сдавать» друг друга, если это им было выгодно.

– Сонь, неужели никто не знает, что с Максом произошла такая беда? Он сказал, что живет один. Почему? А мама?

– Про мать не слышала, а что отца убили, узнала от Басова. Помнишь Кольку? Он же в мед со мной поступал, документы вместе сдавали. Правда, он на лечебный пошел, мы пересеклись-то всего несколько раз за семестр в коридорах. Так что Басов только на школьном вечере встречи в феврале вскользь упомянул, что у Макса отца больше нет. Ты тогда идти отказалась наотрез.

– Странно было бы, если бы пошла.

– Согласна. Мне сразу стало понятно, почему Макс в армию загремел. Кто б ему учебу оплачивать стал? Бюджет ему никак не светил.

– Мать его, значит, сына бросила совсем…

– Получается, так. И вот еще – на той встрече мне показалось, что Коля был чем-то озабочен, да и пробыл он с нами недолго. А потом исчез куда-то. Ничего о нем до сих пор не слышала. Впрочем, я и не общаюсь ни с кем из класса. Больше в школе не была ни разу. Некогда, да и желания нет.

– Соня, следователь утром мне сообщил, что Коля признался в убийстве отца Юренева. Убил, якобы находясь под наркотой. Умер на зоне.

– Да ну… ерунда какая-то! Коля и наркотики? Никогда не поверю! Полная чушь!

– И моя реакция была такой же. Знаешь, о чем я подумала – следователь все время задает вопросы о прошлом. Вот скажи, откуда ему известно об убийстве отца Макса? Нет, не так – знать-то он, конечно, мог. Но почему меня спрашивал об этом? Убили Карима, говорили о нем, и вдруг – что я знаю об убийстве Юренева? А я-то всегда думала, тот в аварии разбился. Разве нет?

– С чего ты это взяла? Его нашли в подъезде с травмой черепа, несовместимой с жизнью. Колька, правда, выразился проще – «черепушку пробили». И ни слова, что это сделал он! С чего вдруг потом признался?

– Загадка… А вот еще одна – следователю откуда известно, что Гиржель на паперти побирался? Откуда он вообще о нем знает? Да еще эта его уверенность, что тот с Каримом тесно знаком… на чем основывается?

– Не знаю, Ася. Что ты к нему прицепилась? У него масса возможностей добыть любую информацию. Давай спать. Мне с утра в Раздольное ехать. Свитерок-то одолжишь? – улыбнулась невесело Соня, залезая под одеяло.

– Спи. Еще Лизка-Элизабет никак себя не проявила. Как ей дать знать, что она уже дважды вдова? Если, конечно, это не она Карима убила.

– Успокойся, не она. Так сонную артерию перерезать можно лишь умеючи. Она что, медик?

– Нет, что ты. По-моему, образования у Элизабет никакого. Тогда где же она?

– Еще нарисуется, не сотрешь. Квартира в нашем доме, даже часть ее, – хороший кусок. Явится за наследством, вот увидишь… хотя квартира-то Каримом до брака приобретена…