Нехитрые праздники

Так и не представляя, с чего начать и как объяснить, приоткрыл воротики. Полкан, несмотря на пресловутую собачью память, бросился, захрипел на цепи. Прошелся Михаил вдоль окон. Посигналил.

— Нету их, — вышла из соседнего дома старуха, — по ягоды с утра ушли. Ты это, что ли, Михаил?.. Что же ты, Миша, сыночка бросил? Какой мальчонка-то хороший, рассудительный! Совести в вас, мужиках, нынче нет! Уж что за баба така попалась, что дороже дитя родного?!

Что называется, нечем крыть. Ругнулся мысленно, втянул голову в плечи, вскочил в машину, круто вывернул баранку.

Быстро ехать было нельзя, приходилось объезжать рытвины на дороге, притормаживать. Видно удивляясь междугородному автобусу на маленькой сельской улице, встала на обочине как вкопанная молодая женщина с ведрами. Глядела как-то странно на него, Михаила — успевала глядеть. И красивая на редкость, отметил он, баба — статная, белолицая, русоволосая, да коса прямо как в сказке!.. Не вывелись, оказывается, в деревнях еще бабы с чисто природной, безыскусной красотой! Возликовала было Михайлова душа, да вдруг крутнулось что-то в голове, проступило в только что увиденном женском простом лице — другое, несопоставимое, но крайне похожее. Надька! Надька же это! Одна из разухабистых Ларискиных подруг! В прошлом официантка центрального в городе ресторана, шикарная современная особа! Да, слышал он что-то, будто уехали они с мужем куда-то, квартиру в городе бросили, купили частный дом…

— Ты же Генку, мужа моего, помнишь? — улыбаясь смущенно, отчего на щеках образовались ямочки, мигая в застенчивости, рассказывала о себе Надя. — Решил, поехали, и все. В деревню… Здесь-то мы недавно, третий месяц, до этого в Увельском районе жили — не понравилось, хозяйство плохое, водоема рядом не было. А здесь — красота!..

— А работаешь где? — спрашивал Михаил.

— Не работаю. Генка на комбайне, а я по хозяйству. Хозяйство большое — корову держим, бычок, свиньи, гуси… Да и детей у нас теперь трое — какая тут работа.

— Трехкомнатную квартиру бросить в городе! Странно…

— Что же?.. Мы же оба деревенские, привычные. Мужу захотелось — а я, как он… А вы с Ларисой как?.. Не сошлись?..

— Нет… Ну, бывай. Мужу привет. Я в рейсе, ехать надо.

— Счастливо. Заезжай — мы вот живем, четвертый дом, под шифером…

После встречи этой повеселело отчего-то у Михаила на душе. Ехал, крутил баранку и надивиться не мог Надежде с ее Генкой. Уехали! Поселились в деревне. И живут, видимо, хорошо, крепко. Мягкостью, теплом женским повеяло от той самой Надьки, которая, надо сказать, успела хлебнуть разгула. Правда, не долго шумела она во всей этой развеселой эмансипированной бабьей своре. Взял муж да увез. Неспроста, конечно, увез, неспроста захотелось ему в деревню. Было, наверное, что-нибудь конкретное — было что-то, из-за чего увез? Узнал, помучился, стерпел… А может, просто почуял неминучий в будущем крах. Слабость сказалась в мужике? Или сила?.. Михаил знал лишь отдаленно Надеждиного мужа: рослый, крепкий, с простым туговатым выражением лица. Так или иначе, но выход этот — зная худое о жене, взять и просто увезти ее, — не по нему, Михаилу. Извелся бы, хуже не простил. Но то, что напомаженная, налакированная, в золотых серьгах и кольцах, ресторанная дама превратилась в русоволосую деревенскую красавицу — поражало! Засела в мозгу несопоставимость этих двух разных лиц одного и того же человека…

5