«Нехороший» дедушка

Василиса вела себя великолепно. Ровно, спокойно. Заварила хорошего чаю. Села напротив на кухне, но никакого тебе подпирания румяной щеки ладонью, никаких всепонимающих взглядов. Слушала не перебивая, или перебивая по делу. Не стала высмеивать или преувеличенно ахать: вот, оказывается, что творится с нашим городом! Только по поводу одного эпизода выказала явное фи — «зачем же ты к спиритам придурошным потащился?». Я думал, она начнет слишком православно и самодовольно смеяться над тем, что у них начались проблемы в части духоизвлечения. Как представитель более авторитетной и конкурирующей корпорации, она могла бы и не упускать этого случая. Но проявила деликатность. Не стала, правда, скрывать, что история ее изрядно позабавила. И в самом деле, если вдуматься — ситуация комическая: забастовка на том свете.

Закончив, я отхлебнул остывшего чаю, потом откинулся на спинку кухонного диванчика, как бы говоря: ну и что теперь мне со всем этим делать?

Василиса встала из-за стола, начала наполнять чайник. Было понятно по ее округлым, уверенным движениям, что ответ у нее есть, и даже давно, и она думает только над тем, как обставить его подачу.

Я, немного злясь на нее за церемонность, набрал телефон Пятиплахова. Так, на всякий случай. Делал это я уже раз десять за вечер, и все с одним результатом. И тут вдруг сработало!

— Привет.

— А, ты.

Генерал узнал меня сразу, ничуть не удивился звонку, и даже торопливо мной сказанное — поговорить бы — его не спугнуло.

— А приезжай.

И положил трубку. Куда приезжай? Я кинулся снова набирать, но наткнулся на прежнюю глухую стену.

Василиса села на свое место. Я раздраженно тыкал и тыкал пальцем в потные цифры. Опять глухо. Подняв взгляд на хозяйку, увидел, что она все же не удержалась — в глазах у нее заискрился всепонимающий женский взгляд. Мол, суетись, прыгай, улетай, а я ведь все равно лучше всех знаю, что тебе надо. Вот ведь, даже не подозревает, что со мной происходит, а ведет себя так, будто знает. Все-таки бабы дуры, даже самые лучшие специалистки по церковному расколу.

Визитка!

Как я мог забыть! Рванулся рукой во внутренний карман. Стал выкладывать на чистенькую скатерть затертые бумажки, квитанции, две сторублевых бумажки, ключи, пуговица, пятисотрублевая бумажка…

— Ты хочешь мне заплатить за чай?

Нашел.

— Извини, Вася, видимо, я…

— Да я поняла.

— Понимаю, плохо поступаю, поматросил и бросил, — что я, дурак, несу! — Только в другом смысле, конечно.

— Разумеется, езжай, хотя быть просто перевалочной станцией для тебя немного обидно.

— Прости.

— Езжай. Только, знаешь, ерундой занимаешься. Я имею в виду — сходи ты просто в церковь. К нормальному, обычному батюшке. Никого ты своими «наблюдениями» там не удивишь. Поверь, они такое видели и слышали… Настолько все яснее станет. А потом, скоро Великий пост, это вообще надобно бы все сделать, ты же крещеный.

Да, сказал я себе, как будто делая открытие, я ведь действительно крещеный. Баба Доня таскала меня тайком от партийной матери в неизвестную мне церковку. Только, боюсь, не та ли это, что снималась потом в фильме «Вий».

Уже обуваясь в прихожей, я благодарил Василису за хороший совет. А и в самом деле, если уж я весь такой апокалиптический сделался, то куда же еще бежать, как не к спецам по этой проблеме.

Всю дорогу к Пятиплахову я всерьез размышлял над словами Василисы. Да что это я в самом деле не русский, что ли человек? Не только крещен, но и вообще отношусь с большим уважением. Хочу, чтобы потом, после всего, конечно же отпели. Ничем антиклерикальным не болен. Понимаю, почему громят выставки «Осторожно — религия!» И сытые попы меня нисколько не раздражают. Не пойдет нормальный человек душу открывать к худому, хворому, безбородому. Какое к нему доверие, если ему здоровье даже не даровано. И даже когда машут кадилом вокруг «мерседеса» — «освящается колесница сия», не воротит с души. Почему-то я всегда вспоминаю в таких случаях, как в детстве прятал новую игрушку на ночь под подушку. Для владельца «мерседеса» эта процедура вроде второй подушки безопасности. А за то, что куплена «колесница» на взятки, кадило не отвечает.

Но вот что вызывает сомнение — процедура: как подойти, что сказать? Я даже на Пасху одним крестным ходом ограничиваюсь, да и то как зевака, со стороны. Крещусь, конечно, и «воистину воскресе» кричу, причем с искренней, хотя и с несколько неконкретной, как бы двоюродной радостью. Как будто замечательное событие произошло в семье хороших моих друзей, но все же не в моей. Понятно, что бесы меня крутят, и даже за спиритическим столом меня не опознали как совершенно чужого.

Любимый мой герой — император Константин. Империю крестил, а сам тянул до самого последнего момента, до смертного одра. С крещением отпускаются все грехи, и он хотел, сходя в могилу, разом списать всю грязь, что неизбежно накапливается за профессиональную жизнь любым правителем. И нырнуть на тот свет чистеньким.

И это, конечно, все суетное, бесовское. Голове дано выдумывать, вот она и старается.

* * *