«Нехороший» дедушка

Вошел. Стол увидел сразу. На краю его высился подсвечник с толстой свечой. Стол окружали спины сидящих. Я решительным шагом направился к нему, по ходу оценивая ситуацию. Свободного стула не было. Неизвестные мне спины обсели круглую столешницу плотно. Я пошарил взглядом вокруг, нашел небольшое полудетское креслице с низенькой спинкой. Главное, втиснуть его в круговую шеренгу без особого скандала. Будем надеяться, что не все тут друг с другом знакомы. Потолкались, как танкеры при входе в Босфор. Я все же как-то утвердился, выпятил локти и двинул лапы по сукну в сторону большого белого листа плотного ватмана, прикрепленного огромными бронзовыми кнопками к столешнице. Лист был расчерчен, как барабан «поля чудес»: круг, в который по внешнему краю вписаны буквы, а внутри опять-таки по кругу — цифры. Между кругами букв и цифр черным и красным цветом было начертано напротив друг друга — «да» и «нет», а также восклицательный и вопросительный знаки. Еще бросилось в глаза, что за границами круга в углу листа отдельно-сиротливо виднелась, причем в поверженном набок виде, буква «ё». Я вспомнил худого старика — меня с ним знакомила Василиса — борца за возвращение этой буквы в реальную жизнь русского алфавита. Тогда он мне показался немного комическим персонажем, из числа охотников за летающими тарелками. Теперь я понял, что все значительно серьезнее.

Я оторвал взгляд от листа с буквами и узнал среди сидящих бабушку — ту, с болтливыми ногами из бара. Рядом ее хорошо одетый внук-телохранитель. А может, и муж, кто их сейчас поймет. Мужчина с огромной головой, большим жабьим ртом, похожий на огорченного Шрека, дама толстая и дама худая. Трудно было сказать, знакомы ли эти господа друг с другом. Может, явились на тех же основаниях, что и я. Секундное общее сосредоточенное молчание.

Встал телохранитель бабушки. Сделал шаг во тьму, что обступала стол, добыл оттуда блюдце и, повернувшись к свече, накрыл ее как фарфоровым абажуром. Я понял — нагреться. Блюдце сделалось чуть ли не прозрачным, всем было видно, что оно без изъяна. Затем молодой человек, держа блюдце в одной руке, другой вынул непонятно откуда, вроде как опять из самой темноты, фломастер, снял с него колпачок и нанес с внешней стороны блюдца по его краю весьма изящную стрелку. Что-то схожее с манерами ловкого крупье было в этих мастерских движениях.

— Старая школа, — прошипела у меня над ухом худая дама. И, что странно, — осуждающим тоном.

Мо́лодец уже сидел за столом. Блюдце он держал дном вниз наклонно в самом центре разрисованного листа, словно что-то выливал на свою сторону стола.

Я понял, что он на изготовке — он медиум, он ждет.

— Пригласите дух Егора Тимуровича! — прошептала толстая старуха, сидевшая от меня слева.

Щека медиума дернулась, взгляд скосился в сторону бабки из бара. Она одними губами подсказала: «Гайдара».

— Дух Егора Тимуровича Гайдара, пожалуйста, придите к нам.

И так три раза. Потом он резко поставил блюдце на все дно, как бы улавливая явившийся дух в подблюдечном пространстве. Сколько там свободного места, я мог себе представить. Как там было поместиться такому великому духу? Он не пришел. Пальцы всех участвующих (и мои) лежали на краю блюдца, но оно осталось абсолютно неподвижно.

— Мы обидели Егора Тимуровича, — расстроенно сказала толстая дама.

Потом вызвали Николая II.

С тем же успехом.

Потом Ельцина. Почему-то я был уверен, что этот прилетит. В свое время лично ведь бродил по пустым магазинам и ездил в трамвае. Чего ему чиниться перед жаждущим народом?

Борис Николаевич тоже не явился.

Я решил было, что причина во мне. В этом глупом, в общем-то, ироническом отношении к происходящему. Насмотрелся в советских фильмах про эмиграцию пародий на сеансы столоверчения, вот оно и вылезает из подсознанки. Получается непреднамеренный сглаз.

После того как получился облом и с Григорием Распутиным, и с Высоцким, и с академиком Лихачевым, и шансонье Кругом, и со Львом Яшиным, и с Андреем Мироновым, молодого человека отставили от должности. Он, впрочем, и не упирался. Было видно, как он смущен. Сменил его Шрек, он вел дело значительно развесистее, играл бровями и голосом, но успеха не снискал.

Ни Молотов, ни Хрущов, ни маршал Жуков являться по его зову не пожелали.

Бабушка первого медиума тоже попытала счастья. У нее был свой круг — Уланова, Лепешинская, Клара Лучко, Рина Зеленая, Людмила Зыкова — все молчали.