«Нехороший» дедушка

Когда же при переходе улицы — строго по зебре — меня демонстративно отказался пропускать большой, красивый, гордый джип — он прорычал мимо почти отдавив мне ботинки, я был почти счастлив. Мой мир пребывал в порядке, все как всегда, все на местах. И мусор вокруг урн, а не в них.

С полчаса я бродил по дворам, пока не оказался у дома номер 9, что за булочной и школой глухонемых, там испокон веков, еще до расстрела Белого дома в торце укоренилась одна фирма: «ООО Ответственность». Общество ограниченной ответственности. Собственно, именно с потрясенного созерцания этой вывески началась во мне работа, закончившаяся «Зоилом». Вот она — червоточина, первая дырка в моем макрокосме. Фирма была на месте, и я улыбнулся вывеске и толстому человеку, курившему у входа. Я был рад, словно нашел зачинщика беспорядков.

Глядя в кухонное окно на детскую площадку, где на скамейках сидят полные, роскошные, видимо, азербайджанские мамы и радостно возится симпатичная черноглазая детвора, я покорно кивал и подливал себе пива. Все справедливо. Если у меня нет детей, я ведь не могу требовать, чтобы пустовала детская площадка.

А вот что еще нам сообщает телевизор: на московских кладбищах настоящий бум. Некоторые могилы просто утопают в цветах. Причем речь идет не о Высоцком или Андрее Миронове и не о Есенине. Вдруг на некоторых, абсолютно ничем не примечательных могилах, чаще всего недавних, стали по утрам обнаруживаться огромные букеты — дорогие, выспренние собрания цветов.

Я блуждал по каналам и на третьем наткнулся: раскрыто дерзкое преступление-хулиганство. Некий Антон Криворучко, пользуясь своим служебным положением и техническим образованием, проникал в автоматическую систему оповещения в поездах московского метрополитена и вносил в записи свои изменения. Изменения носили похабный характер, на что поступили многочисленные жалобы пассажиров. Задержанный — тихий, маленький человек с прыщавым лицом — заявил, что раскаивается в содеянном. Выступивший вслед за этим врач высказал мнение, что Криворучко нездоров психически. Существует такой вид заболевания, когда «больным овладевает неодолимое желание сказать какую-нибудь неуместную скабрезность». Предстоит экспертиза.

Не знаю почему, но это известие меня огорчило. А вдруг, если хорошо покопаться, то за каждым таинственным и странным фактом последних дней стоит такой Криворучко? Это не конец света, а чье-то «неодолимое» желание подурачиться. А что если никакой бездны поблизости и нет, а просто главный демиург этого мира носит фамилию Криворучко?

Но тут мне припомнился взорвавшийся автобус с деньгами, пылающие по ночам машины, разбитый отцовским горем Петрович, и я понял: успокаиваться рано.

Криворучко — исключение. В колоссальном вале необъяснимых событий может затесаться и некоторое количество объяснимых. Кто знает, — может, отыщется и хулиган, нападавший на музыкантов в подземных переходах? И его тоже осмотрит врач и скажет: ничего страшного!

Это ничего не меняет.

И тут звонок в дверь.

Мне не хотелось ни с кем встречаться. И сильнее, чем когда бы то ни было. Я прокрался в прихожую на цыпочках и осторожно глянул в глазок. И уже в следующую секунду я отпирал дверь.

Ипполит Игнатьевич вошел с таким видом, будто мы заранее договорились о встрече. Спокойно поздоровался. Он выглядел обыкновенно, никаких следов издевательств или измождения. Даже задумчив почти как обычно. Он сел в кресло рядом с диваном. Я встал спиной к телевизору, где рассказывали о группе школьников, угнавших воздушный шар с горелкой из аттракциона в парке Хабаровска. Все это в знак протеста против ЕГЭ. Я еще не решил, как относиться к этому событию.

Ипполит Игнатьевич посмотрел на меня снизу вверх, при этом в каком-то смысле и сверху вниз, как человек бывалый смотрит на не нюхавшего пороху.

— Меня выгнали.

Мне нечего было сказать, и я ничего не сказал.

— Они обвинили меня в краже телефона у санитара Камбарова и вынудили уйти.

— Не хотите кофе?

— А у вас нет ничего выпить, Женя?

У меня были только остатки паленой текилы, купленной в алуштинском магазине год назад. Разумеется, старику, да еще перенесшему такое, предлагать это пойло было нельзя.

Однако я налил ему треть стакана, принес на блюдце, куда положил еще половинку безвкусного зимнего яблока, за неимением лимона. Он выпил, закусил. Не поморщился и не поблагодарил. Он, видимо, считал, что мы с ним все еще участвуем в какой-то совместной борьбе с темными силами, и сейчас он находится не в гостях, а на явке.

— Поздно. Товарищ Ракеев опоздал. Главное узнать мне удалось.

Я никак не мог определиться со своим отношением к нему. Временами он казался мне почти жалким, почти комическим персонажем, но вместе с тем куда деть майора Рудакова и подполковника Марченко?! Я молчал, я не стал спрашивать, что именно ему удалось узнать. Пусть все рассказывает сам.

Он покосился на свой пустой стакан. Извольте. Я налил еще граммов пятьдесят, и извинился, что нет лимона. Зачем? Если уж извиняться по этому поводу, то при первой рюмке. Значит, все же дергался.