Когда пробило полночь и городской шум начал утихать, то Королева, сопровождаемая одною только пожилою Штатс-Дамою и старшим из своих Камергеров, тихо пробралась в отдаленную рыцарскую залу. Камергер и Дама долженствовали остаться в ближней комнате и неустрашимая Королева вступила одна в волшебные круги, начертанные чернокнижником. Сей последний снова просил ее отложить свое намерение или, по крайней мере, еще раз испытать себя, имеет ли она довольно мужества, чтобы снести приближение бестелесных существ. Королева была неумолима и понуждала чернокнижника немедленно приступить к делу. Она уже давно имела непреодолимое желание видеть постепенный ряд своих преемников и в особенности узнать, как ее потомство будет распространяться и царствовать во Франции. Гаурико объявил ей, что, согласно с сим желанием, увидит она каждого из последующих Королей в особенности; что все они сидеть будут на троне и в полном блеске своего величия; также, что продолжительность их появления означать будет продолжительность их царствования; тихое исчезание с престола их кончину, а падение с оного насильственную смерть.
Потом начал он свои заклинания. Пол дворца поколебался и из средины залы возник великолепный трон. Муж, одетый порфирою, воссел на оный: это был Генрих II, супруг Екатерины. Но недолго оставался он на престоле и внезапно низвергнулся с оного на пол (последствие подтвердило справедливость сего предсказания: Граф Монтгомери без намерения нанес Королю сильную рану на одном турнире, и сей последний от нее скончался). За сим появился Франциск II, старший из сыновей Королевы. Сей также недолго оставался на троне и вскоре исчез с оного без всякого шума. Таким образом один Государь являлся за другим. Некоторые из них пребывали на престоле продолжительнейшее время, иные тихо исчезали с оного, а другие ниспадали с шумом; наконец, какая-то малорослая фигура с великим трудом взошла на трон и Королева невольно воскликнула: «Ах, вот и маленькой Беарнец!» Сие восклицание, неизвестно почему, весьма смутило чернокнижника. Малорослый Король также сидел недолго, и наконец низринулся с шумом. Гаурико продолжал показывать его преемников; но после Людовика XIV, убедительнейше просил Королеву отложить дальнейшее любопытство и удовольствоваться тем, что она уже видела. Он предупреждал, что отныне представятся ей столь ужасные явления, что она не в состоянии будет их снести. Королева была, однакож, непоколебима и хотела видеть все до конца.
После того явился Король, который также недолго был обладателем своего престола. Он вдруг исчез, и за ним представился последний из его преемников. Вскоре произошла жестокая буря; все окна залы дрожали; какая-то враждебная сила низринула Короля с престола, а сей последний превратился в развалины; ужаснейшие чудовища, с ожесточением раздиравшие друг друга, рассекали воздух с диким свистом; сильный запах серы наполнил всю залу, и Королева упала в обморок!» —
Сей отрывок из записок Г-на Галльйона помещен в одной Немецкой книге, изданной в Лемго 1730 года, следовательно, за 60 лет прежде революции. Книга сия сохраняется у Издателя Минденских ведомостей, который и приглашает любопытных сограждан лично удостовериться в справедливости сей статьи.
См. No. 7 Моск. Вед., 1820.
XXXI
Следующее обстоятельство принадлежит к числу горестнейших воспоминаний в моей жизни. Три дочери мои находились во всем цвете молодости и красоты; старшая из них имела 16, вторая 15, а меньшая 14 лет от роду. Все наши знакомые были от них в восхищении. В один зимний вечер поехали они на бал, который давала одна из наших приятельниц. Я сам явился туда же по окончании Итальянской Оперы. Дочери мои были, можно сказать, украшением праздника. Когда я вошел в залу, они танцевали и невольно привлекали все взоры. Жена моя наслаждалась сим торжеством гораздо еще более, нежели они сами. Я подошел к камину; подле меня стоял человек довольно важного вида и не спускал глаз с детей моих. Но он, как казалось, не разделял того искреннего удовольствия, которое юные их прелести и скромные поступки возбуждали во всем обществе. С наморщенным челом и в глубоком молчании смотрел он на веселые группы танцующих. Вдруг обратился он ко мне с следующими словами: «Милостивый Государь! Не знаете ли вы этих трех девиц?» — Не знаю, почему не хотел я ему сказать, что я их отец, и отвечал довольно сухо: «Мне кажется, что это три сестры». — «И я то же думаю, продолжал он. Около двух часов танцуют они почти без отдыха, и я смотрел на них во все это время. Вы видите, что все от них в восхищении. Нельзя быть прекраснее, милее, скромнее» Здесь отцовское сердце мое забилось сильнее прежнего: я едва не открыл ему истины; но незнакомец продолжал твердым и как бы прорицатель-ным голосом: «Послушайте ж, Милостивый Государь: чрез три года ни одна из них не останется в живых!» —