Какое-то время я стоял неподвижно и вслушивался в тишину, отчего начал чувствовать себя нелепо. Пока далеко внизу не раздался слабый хлопок, когда его тело ударилось о камни и, несомненно, развалилось на части. Больше от Тоби я никаких звуков не услышал.
Тишина словно сгустилась вокруг меня. Откуда-то снизу доносился лишь шелест накатывавших и отступавших океанских волн.
Я с благоговением посмотрел на небо. К тому же, смотреть по-прежнему было не на что. И лишенный света купол вселенной был не только ближе к поверхности земли, чем когда-либо, сейчас он касался ее.
Я опустил голову, сжал лицо руками. И обращаясь во тьму, стал выкрикивать слова, высеченные на мемориале для солдат Содружества:
- Мы, некогда завоеванные Вильгельмом, сейчас освободили родину Завоевателя.
После инцидента на вершине холма, я нашел окольную тропу, ведущую вниз, к машине. И вернулся в город, название которого никогда больше не буду произносить, и не допущу его упоминания в моем присутствии.
В нашей комнате я заглянул в потрепанный рюкзак Тоби и обнаружил больше, чем то, на что мог рассчитывать. В его адресной книге содержались подробности его богатой жизни, о которой я не имел понятия. Все страницы были заполнены именами, телефонными номерами и электронными адресами. Я буду хранить ее, как сокровище. Теперь у меня в руках его тайный мир. Его секреты стали моими, и я буду изучать их, когда захочу, и если захочу.
В его сумочке с туалетными принадлежностями я нашел деньги и наркотики. У него была унция "травки" в пакетике и немного таблеток. В пухлом водонепроницаемом кошельке обнаружилось более пяти сотен евро. Карманные деньги Тоби, но у меня несколько лет даже на проживание столько не было. Я рассовал по карманам наличность, наркотики, его айпод и маленькую "умную" фотокамеру. Потом задумался, нет ли на ней снимков его невесты. Если так, то буду потом на них мастурбировать.
Остальные вещи я затолкал в его рюкзак, затем засунул его пожитки в переполненный мусорный контейнер на углу заброшенной стройплощадки на окраине города. Я покинул гостевой дом еще до рассвета, оставив на стойке у входа десять евро, и положив сверху ключи от комнаты. Выехав из города, я направился к Дюнкерку, чтобы в полночь попасть на обратный паром. Влажными салфетками, которые были у Тоби в туалетной сумке, я протер все его вещи, к которым прикасался, после чего выбросил их.
Три недели спустя я позвонил родителям Тоби и поинтересовался насчет него. Трубку взяла мать. Голос у нее звучал очень высокомерно.
- Его нет, - заявила она, - Пустился в очередную свою авантюру. Кто его спрашивает?
Несмотря на тот факт, что я убил ее сына, я назвал ей свое настоящее имя. В телефонной будке я едва не упал в обморок от волнения.
Она никогда обо мне не слышала.
И он явно никогда не упоминал при матери мое имя за все те двадцать три года нашего знакомства. И снова Тоби сумел испортить небольшой момент триумфа. Он был в своем репертуаре.
Но самым странным является то, что даже сейчас, задумываясь об убийстве, я не испытываю никаких угрызений совести. Я полагаю, приговор, вынесенный Тоби, соответствовал его преступлениям. Хотя их следы не обнаружит ни одна система уголовного правосудия. И все же ущерб от его преступлений существенно испортил жизнь. Мою жизнь. Его смерть от моих рук заставила меня ощутить себя обновленным, пробужденным и бодрствующим, если в этом есть какой-то смысл. Я чувствовал, что какой-то маленький акт справедливости, наконец, свершился в этом несправедливом мире, погубившем миллиарды людей. Даже чувствовал себя удовлетворенным. И самое безумное, что, заплати Тоби за тот наш последний ланч, он был бы все еще жив.
Флорри
Фрэнк помнил, как мать когда-то говорила, что "дома источают флюиды", и что она может "чувствовать в них всякое". Тогда он был еще мальчишкой, и его семья ездила по выставленным на продажу домам вместе с агентом по недвижимости. Этот случай засел у него в памяти только потому, что его мать была встревожена одним домом, который они осматривали, и из которого в спешке вернулись к машине. Будучи взрослым, он помнил из этого конкретного дома лишь репродукцию с изображением синеликого Христа, в позолоченной раме, висевшую на стене грязной гостиной. Единственную картину в доме. А еще, что постели были неубраны, что тоже шокировало его мать. Его отец никогда не противоречил матери в отдельных вопросах парапсихического характера. Но и разглагольствований на эти темы он не поощрял. "Здесь произошло что-то ужасное" - сказала мать напоследок, как только захлопнулись двери машины. И больше никогда не упоминала про этот дом. Но Фрэнк был озадачен несоответствием синей кожи Христа и домом, принадлежавшим христианам, который так напугал его мать, хотя должен был произвести совершенно противоположный эффект.