Некоторые вопросы теории катастроф

Найджел покачал головой, цепко держа мое запястье. Все равно дорогу загораживал шейх, дожидающийся очереди в уборную, а за ним – компания гостей, одетых туристами (гавайские рубашки и поляроиды). Оставалось только собраться с духом и достойно встретить судьбу.

Разглядев спутника Ханны, я немножко приободрилась. По крайней мере, за три недели она успела сменить Дока на Большого Па[222] (см. «Патриархи американского театра. 1821–1990», Парк, 1992). Был он седой и тучный в стиле города Монтгомери, штат Алабама (когда пузо выпирает, словно громадный тюк с добром, а все остальное тело бодрое, подтянутое и подчеркнуто игнорирует эту свою неприглядную часть), но все-таки что-то в нем было располагающее. Внушительный, осанистый, в военной форме Народно-освободительной армии Китая, – наверное, он изображал Мао Цзэдуна. Лицо, хоть его и не назовешь красивым, было по-своему великолепно: блестящее и розовое, словно шмат ветчины на праздничном столе. Вдобавок он явно был чуточку влюблен. Папа говорил, что в любви ничего не значат ни слова, ни поступки, ни сердце («этот орган сильно переоценивают»), а только глаза («Все самое важное отражается в глазах»). У этого типа глаза прямо-таки не отрывались от лица Ханны.

Ее профиль четко вписался в выемку у него между щекой и плечом. О чем они с Ханной говорили? Может, она решила сразить его наповал способностью продекламировать число «пи» с точностью до шестьдесят пятого десятичного знака? Мне втайне казалось, что это, наверное, очень заводит, если парень жарко шепчет на ушко: «3,14159265…» А может, она читала сонет Шекспира номер 116 – папин любимый («Если есть в английском языке подлинные слова любви, то лучше уж эти, чем затрепанное до дыр „Я тебя люблю“, которое повторяют все, кому не лень»): «Не допускаю я преград к слиянью двух верных душ…»[223]

Во всяком случае, чувак слушал как зачарованный, а смотрел на нее так, словно только и ждет, когда она украсит его свежими лавровыми листьями, нарежет ломтиками и польет соусом.

Они поднимались все ближе к нам – вот прошли мимо чирлидерши, потом мимо прислонившейся к стене Лайзы Минелли с макияжем, густо налепленным возле глаз, точно гниющие листья в канаве.

А потом Ханна увидела нас.

Она моргнула, и улыбка застыла на мгновение, словно мягкий свитер зацепился за ветку. Мы с Найджелом так и стояли с гаденькими улыбочками вместо бейджиков.

Ханна молчала, пока не поравнялась с нами.

– Как вам не стыдно…

– Привет, – бодро отозвался Найджел, будто ему сказали: «Как я рада вас видеть».

Я с ужасом увидела, что он протягивает руку мужчине, с любопытством смотревшему на нас.

– Я – Найджел Крич.

Знакомый Ханны изогнул седую бровь, добродушно кивнул и сказал:

– Смок.

У него были удивительно яркие, ситцево-голубые глаза. Папа говорил, что ум собеседника можно оценить по тому, в каком темпе движется его взгляд при знакомстве. Если еле-еле топчется или вовсе подпирает стенку где-нибудь у тебя между бровями, значит у человека интеллект «примерно на уровне карибу», а вот если плавно, со спокойным интересом вальсирует от твоих глаз до туфель, значит «острота ума достойна уважения». Ну так вот, взгляд Смока прошелся в макумбе от Найджела ко мне и обратно, и мне показалось, что этим простым движением он охватил все самые позорные минуты нашей жизни. В углах рта у него залегли смешливые складки-скобочки. Мне Смок очень понравился.

– Вы здесь на весь уик-энд? – спросил Найджел.

Смок сперва глянул на Ханну и только потом ответил:

– Да. Осваиваюсь понемногу. Ханна показывает мне дом.

– А сами вы где живете?

Смок не мог не заметить агрессивного любопытства Найджела. И снова он покосился на Ханну, прежде чем ответить:

– В Западной Виргинии.

А Ханна так и не проронила ни слова, и это было очень страшно. Я видела, что она сердится: у нее лоб и щеки покраснели. Она улыбнулась как-то застенчиво и вдруг (я заметила, потому что стояла на ступеньку выше Найджела и видела Ханну всю целиком, и рукав с чересчур длинной манжетой, и тросточку в руке) она сжала Смоку бицепс. Это, наверное, что-то значило – Смок сразу произнес своим похожим на крепкое объятие голосом:

– Приятно было познакомиться. Всего хорошего!

Они пошли дальше, минуя шейха, и туристов («Мало кто понимает, что электрический стул – не самая плохая смерть!» – крикнул какой-то турист), и платную танцовщицу – private dancer, a dancer for money[224] – в крошечном серебряном платьице и белых сапожках гоу-гоу.

От площадки они повернули в коридор и скрылись из виду.

– Черт, – сказал Найджел, улыбаясь во весь рот.

Мне захотелось его стукнуть, чтоб не улыбался.

– Что с тобой, вообще?

– А что?

– Что ты тут устроил?

Он пожал плечами:

– Хотел выяснить, кто этот ее бойфренд. Может, он и есть Валерио.

Тут перед моим мысленным взором предстал Док и лихо отчебучил чечетку.

– А может, никакого Валерио не существует.

– Ну, ты у нас, видно, атеистка, а я – истово верую. Пошли на воздух!

И он поволок меня вниз по лестнице, отпихнув Джейн с Тарзаном (Джейн прижалась спиной к стене, а Тарзан прижался к Джейн).