Некрасов

— Как-то осенью, к вечеру, после обеда нам с Фетинькой скучно показалось сидеть дома, и мы решили побродить за куропатками. Взяли Бубульку, натянули сапоги и отправились. Денек был серый, тоскливый, поле — скучное; бродили мы долго без толку, — все куропатки точно убежали куда-то. Я уж хотел идти домой, да Фет, неугомонный, заупрямился: походим, да походим, может, наткнемся на выводок. Добрели мы до самого конца поля. Дальше — овраг, в овраге — мелкий кустарник, а за оврагом — уже опушка леса. Вдруг, представь себе, почти из-под ног выскакивает целый выводок куропаток и шмыг — прямо в овраг, в кусты. Что тут делать? Я замер на месте, стою, как столб, и смотрю на Бубульку. Ну, думаю, сейчас она за ними бросится, угонит их в овраг, и уйдут они, не услыхав ни одного моего выстрела. Бубулька вытянулась вся, напряглась, хотела, видно, броситься в кусты, но вдруг взглянула на меня и бросилась не за куропатками, а вдоль оврага, совсем в другую сторону. Я чуть на землю не сел от удивления. С ума сошла, думаю, собака, куда это она мчится? Что это она увидела в той стороне? Хотел было пойти за ней, да слышу — лает моя Бубулька где-то передо мной, совсем недалеко, на дне оврага. Что бы ты думал? Она, оказывается, кругом обежала, зашла куропаткам с тылу и выгнала их прямо на меня! Каков стратег? Ты слыхал когда-нибудь о таком уме собаки? Целовать ее мало только за одну эту историю. А сколько их было еще и ничуть не худших! Бубулька, красавица моя, целую тебя, умница.

Собака лениво постукала хвостом об пол и снова опустила голову на тюфяк. Некрасов посмотрел на нее с уважением, — действительно, умная собака, хоть и избалована, как комнатная болонка.

Разговор о собаках и об охоте развеял досаду, которая появилась было у Некрасова. Все-таки ни с кем из новых друзей не поговоришь так, как с Тургеневым, о делах бесполезных, но приятных и интересных обоим.

Ему хотелось продлить эту беседу. Безмятежным спокойствием веяло от воспоминаний Тургенева об охоте, о жизни в деревне, от тургеневского, такого сейчас добродушного, милого голоса. Хорошо было сидеть здесь, в комнате, отгороженным от беспокойного Петербурга широкой фигурой старого приятеля. Не хотелось прощаться, выходить на улицу, возвращаться в свой тревожный и неустроенный мир.

— А как ты вообще провел лето? — спросил он, подвигая кресло поближе к дивану. — Не сидел же неотрывно над «Дворянским гнездом»? Расскажи о всех интересных охотах. Я хоть и много походил это лето, а вот интересного что-то ничего не было. Ты, говорят, с Фетом много охотился. Куда вы ездили?

— Ездили много, но лучше всего провели время в Жиздринском уезде да в моем заглазном имении Топки, знаешь его? — ответил Тургенев. — В Жиздринском набили кучу тетеревов и претерпели тысячи приключений. Дай мне, пожалуйста, сахарной водицы вон с того столика, — горло першит, а рассказ будет длинный.

Тургенев выпил воды, устроился поудобней и с удовольствием начал рассказывать.

— Итак, в одно прекрасное утро уважаемый Фет с супругой прибыли в Спасское. Приготовления к охоте уже были кончены. Мой Афанасий с поваренком на передней тройке уехали раньше, а мы с Фетинькой в крытом тарантасе двинулись на другой день. От Спасского до Жиздринского полесья верст пятьдесят, а может и больше; ехали мы не торопясь, наслаждаясь природой и душевными разговорами, и не заметили, как за нашей спиной развернулась огромная черная туча…

Тургенев развел руками, показывая, какая это была колоссальная туча, и с ужасом вспомнил, как внезапный ветер поднял с дороги целые клубы пыли, как быстро потемнело кругом, и только молния, сверкавшая почти непрерывно, освещала им дорогу.

— Мы гнали лошадей, но туча оказалась проворней нас. Она разорвалась над нашими головами, и полил такой дождь, что дорога через несколько минут превратилась в липкую грязь, прорезаемую бурными ручьями. Пришлось ехать шагом, и прошло, по крайней мере, часа два, прежде чем мы увидели спасительные огоньки ночлега. Это была усадьба Онухтиных, с которыми я давно знаком и у которых не раз ночевал во время поездок на охоту… Налей мне еще водички — ужасно сохнет во рту, — сказал он, озабоченно трогая себя за голову. — Наверное, опять жар… пощупай — я не очень горяч?

Некрасов, улыбаясь, взял руку Тургенева и, сжав слегка запястье, вынул из кармана часы.

— Пульс совершенно нормальный, — сказал он, похлопывая эту нежную белую руку. — Просто ты, наверно, соленого или сладкого наелся. Пей воду и рассказывай дальше.