Читаем Некрасов полностью

— Я, пока вы завтракали, вспомнил одну историю, — начал Некрасов. — Она не про чертей, но страшная, грустная история про одного мальчика-крепостного. Вот я вам ее и расскажу… Случилось это давно-давно, когда я был совсем маленький, даже еще не учился, а только бегал и играл на улице. Жили мы тогда в деревне, и у меня было много товарищей, деревенских мальчиков, с которыми мы играли в разные интересные игры. Дружил я и с этим мальчиком — звали его Сеня — и очень его любил, он был смелый и ничего на свете не боялся. Я старался не отставать от него и нарочно придумывал разные страшные игры, чтобы показать, что я тоже храбрый. Мы с ним под новый год ночью бегали к церкви послушать — не поют ли там вечную память, — это нам нянька моя сказала, что если послушать ночью у церкви, можно узнать свою судьбу: запоют вечную память, значит умрешь в этом году, запоют что-нибудь радостное, значит весь год у тебя пройдет счастливо. Очень страшно было зимой, в полночь, бежать через кладбище к пустой темной церкви, и никто из мальчиков не захотел узнавать свою судьбу. Только Сеня не испугался, и мы с ним вдвоем, в холодную вьюжную ночь подбежали к церкви и прислушались у дверей. Мы, конечно, ничего не слышали: ночью в церкви было пусто и никто не мог там петь, но я ужасно трусил и только стыд перед товарищем удерживал меня на паперти. А Сенька не боялся, — он даже крикнул в скважину двери: «Эй, вы, запевайте, мы иззябли вас дожидаться!» — и голос его глухо прокатился по пустой темной церкви.

Выдумывали мы с Сенькой и другие игры. Один раз зарезали у нас свинью, а голову ее положили в сенях на полку. Мы стащили эту голову, воткнули ее на палку и вечером, когда спустились сумерки, пошли пугать ею людей. Подойдем к дому, бросим в окно комок снега и прижмем к самому стеклу свиную голову. Человек услышит стук, подойдет к окну, старается разглядеть впотьмах, кто это стучит, увидит оскаленную свиную морду и шарахнется в испуге. А мы бежим со всех ног, пряча свиную голову под полой тулупа.

Летом мы с Сенькой играли в разбойников, выкапывали пещеры и подземелья, приводили туда своих пленных, прятали там добычу, — наворованные на огородах яблоки, горох, морковку. Сенька умел делать из тростника разные свистелки и дудочки, и мы вместо разговоров пересвистывались условным, разбойничьим свистом. Он раздавал дудочки всем мальчикам, и мы поднимали иногда такой свист, что нас выгоняли со двора куда-нибудь подальше.

И вот однажды с этим моим другом Сенькой случилось несчастье, которое разлучило нас навсегда. Дело было поздней осенью, когда по утрам уже появлялся иней, а лужи затягивал тонкий, как пленка, ледок. К нам в гости приехал соседний помещик с целой сворой злых охотничьих псов. У моего отца тоже было много собак, но они нас знали и никогда не трогали. Мои приятели — деревенские мальчишки — тоже не боялись наших собак, и мы спокойно бегали и играли на дворе, не обращая внимания на их лай и рычанье. Но собаки соседа нам были не знакомы, и когда мы шумной ватагой выбежали на двор, они с лаем и с визгом кинулись на нас. Мы бросились врассыпную, полезли на забор, на крышу сарая — кто куда смог. И только один, самый маленький мальчишка, нигде не мог спрятаться. Он подпрыгивал возле забора, стараясь залезть на него, кричал, плакал и с ужасом оглядывался на собак, которые уже настигали его.

Мы все сидели на заборе ни живы ни мертвы от страха и не знали, что делать. Никто из старших не шел к нам на помощь, ни матери моей, ни няньки поблизости не было, а псари, увидев нас на заборе, только хуже науськивали на нас собак. Казалось, еще одно мгновенье — и бешеные псы растерзают мальчишку.

И вдруг Сенька, засвистев в свою самую пронзительную свистелку, скатился с забора, схватил с земли несколько камней и начал кидать в собак. Собаки сразу же повернули к Сеньке; вздыбив шерсть, оскалив белые, острые, как у волков, зубы, они прыгали вокруг него, не смея подойти ближе, а он все швырял и швырял в них камни и кричал тому мальчишке, чтобы он удирал скорей куда-нибудь.

Вдруг одна из собак завизжала и, хромая, кинулась в сторону. Из лапы ее текла кровь, и она через несколько шагов свалилась набок и начала зализывать свою рану.

— Мерзавец! — заорал вдруг кто-то на весь двор, — мерзавец! Запорю, засеку! Испортил мою собаку!

Мы, вздрогнув, повернули головы. Через двор, размахивая арапником, бежал помещик, а за ним, топая ногами, неслись псари. Мы сразу же спрыгнули на другую сторону забора, увидели, как над забором на мгновенье показались руки и голова Сеньки и, не оглядываясь, помчались к лесу. Не переводя дух, толкаясь и торопясь, заползли мы в наше подземелье и упали там друг на друга, ничего не видя и не соображая от ужаса. Нам казалось, что псари и собаки гонятся за нами, что их топот уже слышен около наших пещер, что вот-вот в узком проходе появятся ощеренные, клыкастые собачьи морды.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное