Некрасов

Незадолго до смерти, подводя итог своим отношениям с Некрасовым, Чернышевский писал: «Некрасов — мой благодетель. Только благодаря его великому уму, высокому благородству души и бестрепетной твердости характера я имел возможность писать так, как я писал. Я хорошо служил своей родине и имею право на признательность ее, но все мои заслуги перед нею — его заслуги. Сравнительно с тем, что я ему обязан честью быть предметом любви многочисленнейшей и лучшей части образованного русского общества, маловажно то, что он делился со мною последней сотней рублей, он долго был беден, и «Современник» не имел денег. Сколько я перебрал у него, неизвестно мне. Мы не вели счет, я приходил, он вынимал бумажник и раздумывал, сколько необходимо ему оставить у себя, остальное отдавал мне».

Не менее близки были Некрасов и Добролюбов. С самого начала их знакомства — поэт обнаруживал трогательную, чисто отцовскую заботливость о молодом критике. По его настоянию были предприняты, например, поиски квартиры для Добролюбова (Некрасов пришел в ужас от сырости занимаемого им помещения). Когда поиски эти окончились неудачей, Некрасов поселил Добролюбова в двух комнатах, прилегавших к его собственной квартире[11]. Не менее ярко проявилось доброе отношение Некрасова к Добролюбову во время болезни последнего.

Добролюбов, в свою очередь, платил Некрасову искреннею и глубокою приязнью. Вот несколько строк из письма его к Чернышевскому:

«А письмо его (Некрасова к Добролюбову) недоброе (уведомляло о болезни, о предчувствии смерти).. Не дай бог никому получать такие записочки за границей от близких людей. Успокаивает меня только то, что вы ничего не говорите об его болезни. Но пожалуйста, напишите мне в Одессу, что он и как. Ведь кроме вас да его, у меня нет теперь в Петербурге никого. В некоторых отношениях он даже ближе ко мне».

Спаянная общностью убеждений, скрепленная совместной работой, требовавшей постоянного личного контакта, дружба Некрасова с Чернышевским и Добролюбовым, в конечном результате, являлась не только моментом, характеризующим их личные отношения, но и крупным фактором общественного порядка. «Триумвират» из трех Николаев, — Николая Некрасова, Николая Чернышевского и Николая Добролюбова, руководя журналом такого значения, какое имел «Современник», честно послужил делу русского прогресса, делу политического и социального раскрепощения масс. Триумвират же этот мог создаться и создался, прежде всего, потому, что этого хотел Некрасов.

Чернышевский и Добролюбов, само собой разумеется, не были единственными «мужицкими демократами», работавшими в «Современнике». Обладая поразительным умением угадывать в начинающих писателях истинные таланты, Некрасов привлек к участию в «Современнике» и таких замечательных писателей-демократов, как Н. Г. Помяловский, В. А. Слепцов, Н. В. Успенский и др. Из писателей старшего поколения в «Современнике» 60-х гг. продолжали работать А. Н. Островский и М. Е. Салтыков-Щедрин. В 60-ые годы в «Современнике» напечатал ряд наиболее замечательных своих произведений и сам Некрасов.

ПЕВЕЦ НАРОДА

Пускай нам говорит изменчивая мода.

Что тема старая «страдания народа»,

И что поэзия забыть ее должна,

Не верьте, юноши! Не стареет она.

. . . . ..

Я лиру посвятил народу своему.

Быть может, я умру неведомый ему,

Но я ему служил — и сердцем я спокоен…

Пускай наносит вред врагу не каждый воин,

Но каждый в бой иди!

(Из стих. «Элегия»)

Если в сборнике 1856 года только стихотворения первого отдела — а их было не так уж много, — изображали народную жизнь и народные типы, то теперь эта тема становится ос. но®ной темой большинства произведений Некрасова, и в художественной разработке ее Некрасов достигает небывалой силы.

«Размышления у парадного подъезда»! «Железная дорога»! Ни один из русских поэтов не изображал такими потрясающими чертами народных страданий. Никогда еще под впечатлением образов художествен ной литературы читатели не проникались чувствами такой великой любви и такой острой ненависти: любви к угнетенному народу, ненавистью к его угнетателям.

Укажи мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель.
Где бы русский мужик не стонал?..
Волга! Волга! Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля.
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля…

Кого не волновали, и не волнуют до глубины души эти строки?