Некрасов

Почти тогда же в письме к своей приятельнице М. Мейзенбуг Герцен сделал такое, важное признание: «Хотя я его как человека не люблю, но это поэт очень замечательный — своею демократическою и социалистическою ненавистью» (28 мая 1857 года).

В чем же состояло «огаревское дело» и почему оно встало между Некрасовым и Герценом?

История началась с того, что Николай Платонович Огарев, разойдясь в 1844 году со своей женой Марьей Львовной, назначил ей определенную сумму, от которой она первое время получала проценты. Но затем Марья Львовна стала требовать от Огарева уже не проценты, а самый капитал. А так как она жила за границей, а Огарев — в России, то ведение своих денежных дел доверила близкой приятельнице — А. Я. Панаевой. Авдотья Яковлевна взяла себе в помощь дальнего родственника Панаева — Н. С. Шаншиева.

По настоянию Марьи Львовны Огарев передал ей (фактически Шаншиеву и Панаевой) свое орловское имение Уручье и несколько векселей. Это было в 1851 году. Через два года Марья Львовна умерла в Париже, и тут обнаружилось, что она не получила от Шаншиева и Панаевой своего капитала. Огарев, естественно, предъявил им иск. И он сам, и его друзья (Н. Сатин, Н. Кетчер и другие) полагали при этом, что за спиной Панаевой и Шаншиева стрит Некрасов. Подозрения Огарева были неосновательны и несправедливы, однако он внушил их Герцену.

Вот почему Герцен не захотел встретиться с Некрасовым. «Причина, почему я отказал себе в удовольствии Вас видеть, — язвительно писал он Некрасову, — единственно участие Ваше в известном деле о требовании с Огарева денежных сумм, которые должны были быть пересланы и потом, вероятно, по забывчивости, не были пересланы, не были даже и возвращены Огареву…» (10 июля 1857 года). Герцен ждал от Некрасова объяснений. Но оскорбленный Некрасов не захотел оправдываться: «Что же касается до причины Вашего неудовольствия против меня, то могу ли, нет ли оправдаться в этом деле, — перед Вами оправдываться не считаю удобным. Думайте, как Вам угодно» (26 июля 1857 года).

Теперь можно с уверенностью сказать, что никаких данных, подтверждающих причастность Некрасова к судьбе огаревского наследства, нет. И Некрасов имел все основания заявить Тургеневу: «Ты лучше других можешь знать, что я тут столько же виноват и причастен, как ты, например» (26 мая 1857 года). А Тургенев, конечно, не стал бы так настойчиво убеждать Герцена встретиться с Некрасовым, если бы не был убежден в его порядочности.

Можно говорить о другом, о том, что, зная об «огаревском деле», Некрасов не предусмотрел всех возможных последствий этой запутанной истории, растянувшейся почти на полтора десятилетия, и не сумел своевременно ее пресечь. Панаеву же можно упрекнуть в неумелом ведении дела, в небрежном отношении к чужим деньгам (точнее — векселям) и к своим обязательствам. Похоже, что все это и имел в виду Некрасов, когда в одном из писем к Авдотье Яковлевне (от него сохранился лишь отрывок) с горечью сетовал на ее «грех», который он «навсегда принял на себя».

Так понимал роль Панаевой в «огаревском деле» и К. И. Чуковский. Он писал: «Виновата ли она, мы не знаем, но если виновата, мы с уверенностью можем сказать, что злой воли здесь она не проявила, что намерения присвоить чужое имущество у нее не было и быть не могло»[57]. С этим нельзя не согласиться.

И тем не менее «огаревское дело» стоило Некрасову многих душевных страданий. Слишком много было у него врагов и завистников. Потому-то над его головой долго вились сплетни, шепот и разного рода слухи, в том числе и слух о том, будто бы он проиграл в карты огаревские деньги. А уж про отношения с Авдотьей Яковлевной и говорить нечего: и без того неровные, они подверглись новым испытаниям…

Несправедливые обвинения в адрес Некрасова были поддержаны не только некоторыми современниками, — они проникли и в научную литературу нашего времени [58]. Но нельзя не считаться с тем, что против этих обвинений в свое время энергично возражал такой осведомленный свидетель, как Чернышевский. В одном письме из Петропавловской крепости, упомянув об этой денежной тяжбе, он счел нужным заявить: «В многочисленных разговорах, которые она возбуждала в обществе, я громко порицал действия Герцена и Огарева по этому, делу» (20 ноября 1862 года).

И позднее Чернышевский сожалел, что Герцен, пользовавшийся огромным авторитетом в русском обществе, пытался оказать столь пагубное влияние на репутацию Некрасова. «Я полагаю, — писал Чернышевский в 1884 году, — что истина об атом раде незаслуженных Некрасовым обид, известна теперь веем оставшимся в живых приятелям Огарева и Герцена…»

«Огаревское дела» закончилось в конце 1860 года. Иск Огарева был удовлетворен. Некрасов, принимал в ликвидации «дела» самое активное участие. По свидетельству Чернышевского, он «чуть не побил» бестолкового и плутоватого Шаншиева, принуждая его положить конец тяжбе.

Узнав обо веем этом, Тургенев сказал:

— Слава богу, что сняли наконец с себя пятно!

* * *