Некрасов

«Положим, что все это справедливо, — резонно возражал на это Белинский в своем ответе «Москвитянину», — но в таком случае из чего же вы горячитесь, зачем беспрестанно пишете о натуральной школе… Стоит ли толковать о пустяках, о вздоре, — словом, о литературных произведениях, которые клевещут на общество… о литературных произведениях, чуждых всякого достоинства, не ознаменованных талантом, способных наводить только скуку и потому самому безвредных и ничтожных, несмотря на ложное их направление?»

Белинский безошибочно уловил и язвительно высмеял это «странное противоречие», впрочем, легко объяснимое тем, что противники натуральной школы поняли ее силу и пытались любыми средствами скомпрометировать ее в глазах читателей. А приверженцы школы охотно приняли из рук врагов свое название, придуманное в качестве пренебрежительной клички. Это название как нельзя лучше определяло пафос литературного направления, сделавшего своим девизом верность жизненной правде, природе, натуре.

Материалом творчества новых писателей явилась прежде всего жизнь социальных низов, нищета углов и подвалов, противоречия бедности и богатства. Героями новой литературы были мелкие чиновники, крепостные крестьяне, бедные художники, швеи, шарманщики, извозчики, дворники, мастеровые и другие люди «низкого звания». Вместе с ними вошел в литературу целый мир новых чувств и мыслей, незнакомых ей прежде.

Некрасов, безраздельно примкнувший к гоголевской школе, также выступил с произведениями в духе нового направления: это были не только стихи, какие он сам считал началом своей поэтической деятельности, не только очерки и рассказы, — это были также статьи, рецензии и фельетоны, в которых молодой критик защищал принципы натуральной школы. Он явился активным союзником Белинского.

* * *

Уже в первых своих выступлениях на литературные темы в изданиях Кони — «Пантеоне» и «Литературной газете» Некрасов заявил себя противником булгаринской «Северной пчелы»; новый сотрудник оказался куда более непримиримым в своем отрицании реакционных направлений в журналистике, чем сам издатель «Литературной газеты».

Правда, на первых порах среди антибулгаринских выступлений Некрасова преобладали задор и колючие выпады. Например, в январской «Летописи русского театра» за 1841 год, которую он вел в «Пантеоне», мы читаем: «Шекспиру так же трудно было написать дурную пиесу, как автору «Ивана Выжигина» — хорошую». «Иван Выжигин» — это название известного тогда романа Булгарина, а также водевиля, состряпанного сотрудником «Северной пчелы» Межевичем. Об этом водевиле рецензент «Пантеона» отозвался как о «нелепейшем произведении литературы русской». Кстати, он провалился на первом же представлении.

С течением времени критические суждения Некрасова приобретали большую доказательность, полемическую глубину и определенность, захватывали более широкий круг общественно-литературных вопросов. Не потому ли Кони и начал постепенно сокращать активность своего молодого сотрудника: его взгляды казались ему слишком резкими.

Однако критические и театральные обозрения Некрасова заметно оживляли довольно вялые издания Кони и, по-видимому, пользовались успехом у публики. Автор этих обозрений показал себя прирожденным журналистом. Несмотря на небольшой еще опыт, он умело вел легкий и непринужденный разговор с читателем, прибегая то к шутке, то к каламбуру, то просто к насмешливо-иронической интонации, широко пользуясь приемами фельетона, памфлета, даже очерка. Эта свободная манера, почти забытая позднее, позволяла рецензенту заинтересовать читателя и в одном небольшом обозрении коснуться множества пьес, спектаклей, актеров.

В массе разнообразных статей и рецензий, написанных Некрасовым, — теперь они составляют целый том в полном собрании его сочинений, — отчетливо выделяются главные линии его критической работы: борьба с реакционно-охранительной литературой, разоблачение защитников «официальной народности», казенного лжепатриотизма, критика старомодного эпигонского романтизма и в конечном счете защита принципов натуральной школы.

В первых своих рецензиях Некрасов высмеивает псевдоисторические повести К. Масальского (статья «Сто русских литераторов») и М. Загоскина («Кузьма Петрович Мирошев»). Книгу «Человек с высшим взглядом», сочинение некоего Е. Г., он осуждает за то, что «в нем не найдете вы характеров, в нем нет современной жизни, нет картин действительности, в нем только покушения на изображение действительности». Несколько страниц, проникнутых язвительной иронией, он посвящает книжонке «Русский патриот», наполненной восторженными и высокопарными стихами.