Некрасов

В библиотеке конгресса США хранится экземпляр некрасовского сборника 1856 года из знаменитого юдинского собрания, с восстановленными рукою самого поэта цензурными изъятиями. Там же на отдельной вклейке по поводу стихов:

Умрешь не даром, дело прочно,
Когда под ним струится кровь...

Юдин сообщает: «Автор мне тогда говорил: «А Христос разве не пролил свою кровь — вот что я им скажу». Это, хотя и в связи с ранними стихами, говорит поздний Некрасов. Дело, однако, не только в стихах.

Все эти вроде бы чисто стихотворные «темы» (жертвенность... готовность... подвижничество...) не только результат «творческой эволюции», не просто декларации и провозглашения поэта. Идет и процесс внутренней мобилизованности и собранности человека. В одном из писем еще 1869 года Некрасов заметил: «Жаль, что нет у меня детей, я бы их так воспитал, что не испугались бы никакой стихии...» И в том же письме: «Я о себе был всегда такого мнения, что все могу выдержать».

Все некрасовские стихи о подвижничестве и жертвенности — это не только обращения — «воспитание» других, но и следствие и предпосылка готовности самому не испугаться никакой стихии. А природа ли, история ли — в общем, судьба такую стихию Некрасову пошлет. И ему придется выдержать все.

ФЕКЛА АНИСИМОВНА ВИКТОРОВА, ОНА ЖЕ ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА НЕКРАСОВА

Поэму «Дедушка» поэт сопроводил посвящением: 3-н-ч-е. Зиночка, Зина, Зинаида Николаевна.

В самом начале 1865 года Авдотья Яковлевна Панаева уехала из дома на Литейном, прожив там почти двадцать лет в некрасовско-панаевской квартире, но так и не став Панаевой-Некрасовой. Вскоре она стала Панаевой-Головачевой, выйдя замуж за А. Ф. Головачева. Головачев был литератором и многие годы исполнял обязанности секретаря редакции «Современника». Продолжала писать — и время от времени публиковать — сама Панаева, завершивши, уже в конце 80-х годов очень интересными, хотя и не очень достоверными «Воспоминаниями». Почти сразу — и наконец-то — родившаяся в новом браке дочь унаследовала от матери не только имя: Евдокия Аполлоновна Нагродская тоже станет писательницей — правда, после 1917 года — русского зарубежья.

А Некрасов еще летом 1864 года отправится за границу с новой, как когда-то говаривали, «пассией» — Сединой Лефрен, актрисой французской труппы Михайловского театра, Лефрен на несколько лет вошла в жизнь поэта. Это была европейская в лучшем смысле слова женщина, с хорошим французским вкусом и привычками, с западной честностью и порядочностью. Без чрезмерной корысти. Видимо, особенно кстати она была и в европейских вояжах поэта. А лето 1866 года даже провела в Карабихе. Судя по письмам, отношения были ровными, спокойными — удобными.

К тому же Лефрен была — да и профессия обязывала — музыкальна: хорошо играла на фортепиано и пела. А музыка всегда составляла одну из отрад Некрасова, как, кстати, и старших Некрасовых. И матери. И отца. «Вообрази себе, — сообщает в начале 1857 года Алексей Сергеевич в Петербург сыну Николаю, — что у нас теперь девять человек музыкантов, которых обучает довольно знающий музыку отставной унтер-офицер». Козырнул отец и уровнем: «инструменты из Парижа, Сакса, изобретенные для французской гвардии».

Правда, заведя у себя «музыку», порядочный таки выжига Алексей Сергеевич и здесь пытался извлечь выгоду, пуская ее в наем. Не знаем, много ли удалось некрасовским музыкантам радовать ярославских меломанов непривычными звуками саксофонов, но соответствующее объявление в «Ярославских губернских ведомостях» осталось: «Хор музыкантов, из девяти человек, отпускается как в г. Ярославль, так и другие города и селения... обращаться к помещику Некрасову». Приведен и ярославский адрес Алексея Сергеевича. Но он любил музыку и по существу. «Музыка, — пишет он сыну Федору, — теперь составляет единственное мое удовольствие».

А для Некрасова-поэта опера и балет — дело постоянных посещений и в России и на Западе. Поэму «Балет» пишет не только Некрасов — социальный сатирик, но и тонкий театральный знаток. Так что французские арии и романсы Лефрен находили в Некрасове признательного слушателя и настоящего ценителя.

После заграничного путешествия 1867 года Седина навсегда осталась в Париже. «Мой друг, — писала она поэту оттуда, — я бы хотела тебе быть приятной и полезной, но что я могу сделать для этого? Не забудь, что я всё твоя. И если когда-нибудь случится, что я смогу тебе быть полезной в Париже... не забудь, что я буду очень, очень рада...»

В 1869 году Некрасов снова был в Европе, и снова Седина смогла ему быть приятной и полезной в Париже, как и в Дьеппе, когда они отправились туда на морские купания: «Так как мне в это время, — сообщал Некрасов из Франции в Россию, — было иногда и хорошо, то, значит, жаловаться не на что».